Не мэрская история Юрия Лужкова

Эпиграф из Тургенева заключает в себе одну верную мысль — о зависти обычного человека к нашему брату-охотнику, и одну мысль незаконченную, насчет тех, кто не родился охотником. Кто не родился охотником, тот, полагаю (если он настоящий мужчина), родился рыболовом. Иного не дано, хотя не каждый об этом знает. А кто не знает, тот чувствует временами некое душевное томление. По выходным этот несчастный смотрит с неясной грустью в окно своей городской квартиры на осеннее или же весеннее небо и забывается в туманных мечтах. Радио на кухне пробормочет, что «с сегодняшнего дня открыта охота», — и дрогнет у мужика сердце.

Да, в человеке живет охотник, а в охотнике, добавлю я, живет рассказчик. Русская литература, по-моему, вышла не из гоголевской «Шинели», как принято считать, а напрямую из охоты, из охотничьих рассказов. Мировая классика стоит на том же.

Море разливанное занятных охотничьих историй говорит само за себя. Это же просто кладезь сюжетов и для юмористов, и для сказочников, и для романтиков! Уважая суровую и правдивую прозу, ничего смешного или романтического описывать не возьмусь, а если кто из читателей услышит в моем рассказе такие ноты, то вольному воля, а я за это отвечать не намерен.

... Примерно в ста сорока километрах к северу от Москвы есть такие места, что можно называть их либо заповедными, либо дикими — на выбор. Природа тут дышит полной грудью, в избытке зверя и птицы, по рекам и озерам нагуливает вес и вкус рыба, а на реликтовых болотах слышны лягушачьи симфонии. Есть тут и знаменитые, с богатой историей, ведущей начало еще с царских времен, охотничьи хозяйства — Завидово, например. Есть места дремучие, откуда, если пойти за Волгу, то до Республики Коми можно вообще никого не встретить. Разве что лешего.

Это все — в Тверской области, если кто еще не сообразил.

В тех местах мне довелось не один раз охотиться. У нас была команда (примерно двадцать охотников), охотничье братство, в каком никто (на охоте, по крайней мере) не вспоминает о чинах, хотя и осведомлен о них. Все мы работали в химии — кто в науке, кто на производстве, кто в управлении. Профессиональным лидером являлся в нашей команде Леонид Аркадьевич Костандов, в ту пору министр химической промышленности СССР. Великий человек, он и охотник был хороший.

Привычным местом нашей охоты были обширные лесные угодья, примыкавшие одним крылом к современному добротному поселку химиков, в чем мы усматривали определенную символику: таким образом объединялись в одно целое две жизненных страсти — химия и охота.

Местные химики-охотники, по традиции помогавшие нам, узнали в одном из приезжих самого Костандова — царя и бога могучей отрасли, кумира химиков всей страны и ее окрестностей, — и помощь прихлынула с новой силой, дойдя до степени дружеской заботы и подчеркнутого уважения. Так, к примеру, если в загоне удавалось взять крупного лося, ребята с большой деликатностью отгораживали нас, в особенности Леонида Аркадьевича, от довольно-таки тяжелой работы — дотащить зверя до машины. Лось — не заяц и не лисица, это большой вес.

На одной такой транспортной операции местные охотники полностью освободили от нагрузки не только министра, но и одного своего товарища, хотя товарищ этому активно противился. Из деликатности назову его Николаем, а фамилию опущу — она для рассказа значения не имеет, а узнанным из печати Николай, думаю, не стремится быть.

— Ты бы лучше не ходил на охоту, отказался бы, — посоветовали ему друзья, на что Николай ответил с неожиданной и непонятной горечью: «Отказался раз — и зарекся отказываться». И замолчал почти до самого конца долгого охотничьего дня. Этой реплике никто из нас, столичных охотников, значения, конечно, не придал, а именно она оказалась ключом к последующей истории.

Завершался этот знаменательный добычливый день так, как исстари принято у охотников в России: за общим столом, где всего изобильно: и огурчиков с помидорами, и лучку, и грибов, и разной занятной рыбки, не говоря уже о добром сале с мясной прослоечкой и прочей снеди, на которую после охоты разрастается бешеный аппетит. Конечно, и выпить было что, ибо химики в этой компании с симпатией относились к формуле С2Н5ОН.

Да и как было не выпить с охотничьего устатку, да в такой компании, да под горячую шурпу — тот знатный супчик с печенкой, что варится быстро, и чей вкус, однажды попробовав, уже никогда не забудешь. Ну, и охотничьи рассказы звучали — достовернейшие были и неправдоподобные мифы, легко меняющиеся местами (в зависимости от мастерства рассказчика). Тут ведь, как и на охоте, важно попасть в цель, иначе просто даром изведешь слова.

Помню две из рассказанных в тот раз историй, причем вторая (вроде бы и не вполне охотничья) была ключевой для Николая и его жизненного кредо «Никогда не отказывайтесь от охоты». Впоследствии он этот девиз не раз повторял, как повторяют иногда, не замечая, какую-нибудь фразу, например, «Сердце красавицы склонно к измене».

Первую историю рассказал один московский товарищ (о правдивости ее судите сами).

— Дело было так, — начал он, поведя глазами по лицам и как бы прикидывая, какой общий градус веселости и веры в чудеса установился за столом. — Один раз я взял на охоту фотоаппарат. Хорошая камера, между прочим, «Зоркий С». Отлично «рисует» эта камера. Оптика классная. Но дело не в оптике, а в фотографе — надо знать, что снимать, когда снимать и зачем снимать.

— Получилось? — не без иронии спросил кто-то из охотников.

— Обязательно. Проявил — не поверил, хотя сам снимал. Нет, я-то потом поверил, а вот вы не поверите, потому что случай — из ряда вон. Уникальный. Короче, добыли мы в тот раз огромнейшего лося. Привезли его на базу к дому охотни-
чьему, и пришло желание сняться на фоне трофея. У него, у лося, рога большие — полтора метра, и такая, знаете, архитектура занятная, ветвистость такая, что сама в кадр просится. Ну, обычный снимок — это когда ружья в руки, глаза в объектив. А тут решили по-другому — ружья повесить на рога. И два моих товарища (заметьте, трезвые еще) ружья лосю на рога водрузили, сами стали перед ним, а трофей посередине и сзади. На лосе рога, на рогах стволы. Целюсь камерой, строю кадр. Говорю: замрите - замирают. Говорю: улыбочку - они улыбаются. Говорю: замрите и улыбочку — исполняют. И до того красивый кадр, что хоть на выставку! И вот я окончательно прицеливаюсь через видоискатель — и что вижу? Вижу то, от чего у меня улыбка сползает с лица.

На этом месте рассказчик победно оглядел компанию, но паузу затягивать не стал.

— Я смотрю и вижу, как за спинами ребят якобы убитый лось не спеша встает на ноги, оглядывается по сторонам и уходит в сторону леса! Я только громче повторяю: «Улыбочку!» — ребята улыбаются (им приятно позировать), а лось — все дальше и дальше.

Потом они хором спрашивают:

— Ну как кадр?

— А никак, — отвечаю, — лось ушел из кадра.

Они повернулись: нет лося. И ружей нет! «Ты почему, — кричат, — не предупредил, что зверь уходит? Ты знаешь, сколько эти ружья стоят?»

А я им говорю: «Парни, возьмите фотоаппарат. Оптика тут хорошая».

— Нет, — орут, — ты почему не сказал, что лось уходит?

— Как же я скажу, — отвечаю, — если он вооружен, а значит, очень опасен.

— И вот с той поры, — закончил рассказчик, — я с фотоаппаратом на охоту не хожу.

История эта не сказать, что потрясла нас. Даже на время тишина повисла — от неловкости за рассказчика, может быть. Всякое, конечно, бывает, но рассказ не потряс: или ври складней, или правду давай.

Общее настроение выразил Николай:

— Вот вы тут рассказываете всякую небывальщину, — начал он с какой-то неожиданно грустной и странно резкой интонацией, — для смеха рассказываете, я понимаю. Ну так и я для смеха, только учтите — это вам не анекдот какой-нибудь. Фамилию того, с кем это случилось, называть не буду, но человека этого я хорошо знаю: он врать не будет. Правда — и только правда. Чистая как... — Николай повел глазами по столу, и мне показалось, что он хотел сказать «как водка», но неожиданно передумал. Тут я припомнил, что Николай за весь этот долгий вечер ни капли не выпил спиртного.

— Я могу поклясться, — продолжал Николай, — своим правом ходить на охоту: чистая правда. А правом этим я очень дорожу, потому что у меня девиз: «Никогда не отказывайтесь от охоты». Тяжелый случай произошел с тем человеком. Он, кстати, у нас в поселке живет, на химкомбинате работает.

Позвали его мужики на охоту. В четверг позвали на субботнюю охоту. А он возьми и выпей в пятницу — хорошо выпил, ловко. Выпивал не с охотниками, а с рыбаками. Категория ниже охотников; это все признают, кроме рыбаков. Им, конечно, приятно было, что с ними охотник выпивает; они ему подливали и подливали, он «распелся» и потерял бдительность — недооценил качество отечественного алкоголя, хотя и химик. Он, может быть, думал, что водка слабая, а она оказалась, товарищ министр, — Николай с непонятной гордостью посмотрел на Костандова, — эталонного качества. Но это качество было связано со слишком большим количеством. Алкоголь не расщепился в организме и не был вовремя и полностью выведен из него.

И вот мой знакомый на бровях добирается домой (как в песне — «под крышу дома своего») и занимает заранее подготовленную позицию — падает в постель, которую любящая жена заботливо расстелила. В тот момент она его, может, не так сильно любила — все-таки выпивши мужчина. Но ведь, с другой стороны, сам пришел. И пришел домой, а не куда-нибудь, куда его мог ветер приключений уволочь. Она это понимает и смотрит на него не без сострадания; спи, завтра с тобой разберусь. Тем более что завтра - суббота. В субботу подходяще поскандалить, в воскресенье — помириться, в понедельник — на работу. Она ведь не знала, что он собирался в субботу на охоту.

...Стрелки часов между тем ползли по циферблату. И вот раздался звонок друга, и тот спросил; «Все ли готово к предстоящей охоте?»

И мой товарищ тогда сказал страшные слова; «Я отказываюсь от охоты!». Ему вопросы; как, почему? А он, не подумавши; «Я с рыбаками выпил, и я, — тут Николай драматически возвысил голос, — отказываюсь от охоты!»

К полудню он проснулся; какой сегодня день, сколько времени, на охоту опаздываю?!

Тут вошла суровая, как совесть, жена и включила свою пилу; «Ты пьяница, ты алкоголик, ты такой и ты сякой!»

А ему крыть нечем.

И тогда она нанесла самый страшный удар; ты, говорит, пропил самое святое!

Его ужасу нет предела; «Родная, что я пропил?»

— Ты пропил не деньги, ты пропил — подумай сам, что ты пропил?

— Что???

— Охоту!!!

После этого он падает как подстреленный в постель. Это падение, головой в подушку, взрывается в его черепе нестерпимой болью.

— С похмелья помираешь, — констатирует жена. Ей уже и скандалить не хочется — это же для нервов вредно, а муж и так наказан. И что дальше будет — тоже понимает.

Он просит; «Родная, сходи за четвертинкой — трубы горят!»

Она — жена химика, и она видит своими глазами; конкретно горят. Но ей надо закрепить победу, и она говорит; «Я, конечно, схожу. А ты знаешь, когда похмелишься? Когда во всей квартире полы вымоешь!»

И тут (Николай даже приостановил рассказ) мой знакомый еще раз подумал; «Нельзя было отказываться от охоты».

Жена ушла за четвертинкой, а он, делать нечего, взялся полы мыть. Дело это не сложное; берешь таз с водой, тряпку, принимаешь позу «собирающего картофель», и моешь. И все бы ничего, но жил в этой семье довольно-таки озорной, из-
лишне игривый котенок. И стал он за моим другом красться и прицеливаться для атаки, а что он решил атаковать, сами догадаетесь. Друг-то в трусах полы мыл, и некоторые части тела у него были в движении. Ну, котенок последил-последил — и прыгнул на эти самые части! Вонзил когти в эти самые штуки — на каждую штуку по одной когтистой лапе!

Мужик взревел от неописуемой боли, резко разогнулся, поскользнулся — и со всего размаха врезался похмельной башкой в ребристую чугунную батарею.

Жена вернулась и увидела драматичную картину; муж без сознания, в крови, на полу лежит. «Лучше бы, — подумала жена, — я ему сразу коньяку налила, что с Нового года остался».

Позвонила на комбинат в медсанчасть. Приехала машина,

в экипаже врачиха и два санитара — свои поселковые ребята. Привели в сознание. Врачиха его бинтует и даже краснеет, когда бинтует. Потом кладут на носилки и несут по лестнице с пятого этажа — лифта-то нет. На полпути делают остановку и спрашивают; «Откуда у тебя такое сочетание ранений?» А он, полный сочувствия к самому себе, рассказывает все как было.

Санитары начинают смеяться, роняют носилки, друг падает и ломает два ребра.

В медсанчасти ему накладывают швы, бинтуют ребра и отправляют в палату интенсивной терапии. А там тоже лежат знакомые из поселка. И тоже сочувственно спрашивают; «Что с тобой, товарищ?» И он им опять, как санитарам на лестнице, рассказывает чистую правду.

Тут уже вся палата закатилась от хохота, и в результате у двух больных разошлись послеоперационные швы.

.. Луг уже и наша охотничья компания начала хохотать, у министра аж слезы на глазах от смеха выступили, а Николай оставался по-прежнему невозмутимым.

Николай не спеша ставит стакан стол, внимательно смотрит на всех нас.

— Не верите? — спрашивает он, наливая себе из бутылки полный стакан лимонада марки «Дюшес». — Вижу, что не верите. А зря. Фамилию этого человека я вам называть не буду, но одну вещь скажу; ребра у меня до сих пор болят.

Переждав очередной приступ хохота, Николай отпустил еще одну короткую фразу;

— И не только ребра!

И как-то так своеобразно заерзал на стуле, будто ему сидеть не совсем удобно.

...Как пишут в романах, прошло много лет. Многое изменилось в жизни, и на фоне этих изменений еще дороже стали мне мои друзья-охотники, мастера и на работу, и на охоту, и на такие вот истории, когда не знаешь, то ли верить на слово, то ли просто отдать должное удивительному мастерству рассказчика. С небольшими поправками я слышал сюжет про кота и охотника из разных уст и не раз, но все же склонен считать, что в основе его лежит реальный случай, и произошел он именно с Николаем. Он, по крайней мере, мне честное слово дал, что так все и было, а честному слову охотника я всегда верю безоговорочно.

А пошел бы Николай на охоту, и ничего этого с ним не приключилось бы. Так что жизненный девиз «Никогда не отказывайтесь от охоты» представляется мне абсолютно верным.