Не только враги
Проезды надо было делать: где на себе, где на «Буране» выдергивать. Снегоходы ненадежные были. Но…страшный был охотничий инстинкт, совсем как у собаки по кличке Загри.
Кобель восточносибирской лайки Загри мог тоже и днем и ночью работать. Мне его подарили из иркутского питомника как лучшему охотнику. Добывал я с ним в иной сезон по шестьсот белок, что считалось по нашим местам очень даже много. Про соболей у охотников не принято говорить сколько, я и не буду. Главное – надо было план выполнять и сдавать в контору. Эти планы для меня были одно удовольствие, мне нравилось их выполнять, хоть трижды, как у Высоцкого: «Я три плана залудил». И заслуга собак в этом огромна. Основной задачей четвероногих помощников были соболь и белка, и большой бедой для промышленника могло стать чрезмерное увлечение собаки лосями. Вот и у Загри этот недостаток был – иногда сутками приходилось разыскивать его и надеяться только, чтоб волки не съели.
Однажды искал его вот так по следам: вижу – напоролся он на волчьи следы, а уже вторые сутки пошли, так там все волками истоптано было, а Загря по их следам и ходит, словно разыскивает их. Мороз крепчал, мне пришлось бросить след и возвратиться в избу. Напоследок пострелял из ружья. Погода тихая была – думал, услышит. Всю ночь ждал его, но он не вернулся. На третий день поехал на «Буране» еще раз, обрезал на лыжах волчьи следы, нашел выход из многоследия. Оказалось, что Загри идет по волчьим следам в противоположную от жилья сторону. Как я понял, не за волками, а по их следам выбирается, ослабевший, куда кривая выведет. Впереди была «бураница» соседа. Загри, видимо, слышал звуки «Бурана», но по волчьим следам идти было легче. Я вернулся в избушку, а на следующий день поехал в деревню, где «бураница» соседа сходится с моей. Там увидел собачьи следы в сторону моего поселка. В деревне Загри был, люди видели, но меня не нашел и пошел обратно. Дорога раздваивалась. В лесу он повернул не на ту, что ведет ко мне. Я его нашел у лесорубов, исхудавшего. Сколько было радости, догадаться несложно…
Отдельно стоит рассказать о гибридах – лайках с примесью волчьих кровей, с которыми я имею дело последние семь лет. С гибридами конечный результат выше, с ними интересней общаться – от них исходит какая-то положительная энергия. Что очень важно, в тридцатиградусный мороз лайки не могут работать – садятся и «грызут» лапы. А гибриды не обращают внимания, разве только на привале. Одну из таких собак звали Дайна, что по-литовски значит «песня».
Был у меня приехавший из Нижнего Новгорода бывший охотовед Батов Владимир. Я как раз собирался сделать выходной – погода была сырая, ветреная, шел хлопьями снег. В такие дни лай слышно плохо. С утра я чувствовал усталость после вчерашнего дня. Володя говорит: «Да отдохни же ты, наконец!» Я было согласился, но когда вышел на улицу, собаки были настроены на работу и своим радостным лаем тут же подняли мне настроение. Я дал им немного поесть – всегда перед выходом так делаю, и вскоре зашагал в сторону западной избушки. Собаки с визгом скрылись из виду. Уже на подходе к западной избушке послышался лай Дайны. Я шел на лыжах к южной стороне клюквенного болота, где у меня глухариный заповедник. Тайга там сильно захламлена, и лыжи я решил все-таки не снимать, о чем не пожалел. Впереди оказалось сосновое болото, по нему на лыжах идти все-таки лучше. Вдруг пересекаю собачьи следы – большие скачки. Я метнулся в сторону и увидел соболиный след. Соболь тоже несся большими скачками. Погода сырая была, и он совсем не проваливался. Чувствую, прижимают его собаки. Я невольно улыбнулся, когда увидел желтые пятна на соболином ходу. «Э, – думаю, – сученок! На ходу приходится!» А лай приближается. Почему-то, когда слышишь лай, возбуждаешься. А когда увидишь дерево, легкие, кажется, можно выплюнуть. Это, думаю, знают все настоящие соболятники. Всегда критикую себя за этот азарт. Но ничего не могу с этим поделать. Каждый раз все по-новой. Другой раз молодые напросятся идти со мной, так ведь отстают – приходится мне их кричать. Особенно по чернотропу. И вот вижу издалека собак и соболя. За болотом был осинник и березняк. Но соболь не дотянул до убежища, чего я сильно боялся. Он болтался на вершине березы как флажок под напором ветра…
Как-то раз мы скрадывали лосей с напарником Сергеем и лайками Дайной и Амуром. Я говорю Сергею: «Сердце у меня стучит так, что, боюсь, лоси услышат!» А он усмехнулся и говорит: «Тьфу, а мне хоть бы что!» Я ему: «Если б у тебя был инстинкт настоящий, охотничий, ты бы меня понял!» Он покосился и ничего не ответил. Слава богу, мне ничего не попалось, возвращаться не стал. Дошел до избушки, где глухариный заповедник, высушился, отдохнул и пошел по лыжне обратно. За ночь выпало много снегу, по целику идти было совсем невозможно. Обратно проскочил по лыжне быстро до профиля и повернул на базу, а собаки – в противоположную сторону. Недалеко была западная избушка, где было убоище. Там уже ничего не было, собаки и волки неоднократно посещали его. Даже шкуры съели. Собак постоянно тянуло туда, я ругался, но они не слушались меня и втихушку убегали.
Я шел домой, рассчитывая, что они, как всегда, меня догонят. Амур-то вскоре догнал. А Дайна – нет! Вечером она тоже не пришла. На другой день я пошел туда, на убоище, один. Вокруг все было истоптано. Там побывали волки, и невозможно было установить, где след Дайны, а где волчий. Я нарезал круги, но бесполезно. Только вымотался и повернул домой. Вечером Дайна снова не пришла, но у меня все-таки теплилась надежда. А гость мой Володя – бывший охотовед – утверждал: «Знаем мы волчьи повадки. Ее уже нет в живых». После двух ночей я все же согласился с ним. Она всегда возвращалась в избушку.
После третьей ночи настроение было подавленное, утром вышел на крыльцо, погода пасмурная, идти никуда не собирался… И вдруг слышу – лает Дайна в южной стороне! Я чуть не потерял сознание, заметался от радости, схватил ружье и давай стрелять. Стал искать лыжи, чтобы побежать туда, но лыж не оказалось. Володя ушел на них куда-то, зная, что я не собирался в тайгу. Я пометался и успокоился – раз живая, вечером вернется. Но она опять не вернулась. Володя поздно вечером рассказал мне, что волк перескочил лыжню со стороны западной избушки. Я по рассказу прикинул примерно, где это – как раз там, где лаяла Дайна. На пятый день рано утром я один побежал в южную сторону смотреть волчьи следы и искать Дайну, хоть живую, хоть мертвую. Волчий след действительно нашел. Впереди была старая лыжня, я дошел до нее и по ней отправился подрезать то место, откуда лаяла Дайна. Вижу, с правой стороны ее следы на лыжне в направлении глухариного заповедника, где мы ночевали шесть дней назад. А волчьи следы – в противоположном. Тогда я понял – живая! Расстояние что до базы, что до заповедника одинаковое, но она пошла в заповедник. Там балок, а конуры нет, и собаки всегда ночевали в балке, да еще и на матрасе. Поэтому им и нравилось, когда шли в ту сторону.
Я ускоренным шагом шурую к балку. Остановился передохнуть и, о боже, буквально метров через двести слышу ее лай. Я сбросил рюкзак на лыжню, побежал к ней и кричу: «Иду, иду!» Я всегда кричу им так, когда долго разыскиваю. Они никогда не подбегают ко мне, а тут она, соскучившись, радостная, прилетела буквально. Прыгнула на грудь, визгнула и обратно туда. Я подбегаю – посреди кедерки небольшой соболь сидит. Тут мы и взяли его. И тогда уже дали волю эмоциям. Я разглядывал Дайну – похудела сильно, но энергии у нее, казалось, не убавилось. Покормил я собаку и поскорей побежал к рюкзаку, чтоб успеть на базу, хотел вернуться и радостью поделиться с Володей. Пока добежал к рюкзаку, слышу, она сзади лает, прямо на лыжне. Бегу обратно: лает азартно на старый кедр. По лаю – на соболя. А они, собаки мои, никогда зря не лают. Вот и тут соболя увидел сразу, хороший оказался кот, на самый верх кедра залез. Я стрельнул его, а он, падая, застрял. Пришлось рубить. Потом уже по следам смотрел – получилось так: соболь бежал с противоположной стороны и случайно нарвался на нас.
Тем временем свечерело, и мы пошли ночевать куда ближе – в балок.
По дороге я установил, что она вчера, после того как я услышал ее лай, отправилась не на базу, где я ее ждал, а в балок. Собакам там очень нравилось ночевать. Каким-то образом Дайна открыла дверь и ночевала на моей постели. Утром же все-таки пошла на базу, но тут ей попался соболиный след. Соболя она загнала на дерево рядом с путиком, где я ее и услышал.
Утром мы пошли на базу. На обратном пути «вскрылись» новые подробности: эти три ночи Дайна была в лесу с волком, затем волк ее «кинул» и перепрыгнул лыжню, где его следы и увидел Володя. Возможно, волк оставил Дайну потому, что я несколько раз стрельнул, когда услышал накануне ее лай. Но собака почему-то не пошла на выстрелы, а побежала в противоположную сторону, в балок. Я ее лай слышал хорошо, и она должна была слышать мои выстрелы. Следы показали, что она была с волком. Волк, видимо, молодой и кушать ее не стал, а «память предков» позволила им найти общий язык. Пока мы возвращались на базу, она загнала еще одного соболя – Дайна хоть и была исхудавшая, но сил у нее, похоже, совсем не убавилось. В избушке Володя Батов был в восторге от трех соболей и всего услышанного, даже сказал: «Вот, про твоих собак надо книгу писать!»
a:2:{s:4:"TEXT";s:170:"
