Адик-антифашист и медведи

В следующий раз Адику не повезло, когда настал час давать ему имя. В то время страна пребывала под впечатлением договора Молотова – Риббентропа «О ненападении». Родители близнецов тоже попали, как говорится, «в струю»: близнецов решено было назвать Адольф и Иосиф, по именам «выдающихся деятелей» СССР и дружественного ему тогда третьего Рейха… Иосифу, правда, не повезло еще больше – он умер от неведомой хворобы в младенческом возрасте.

Адик очень страдал из-за своего яркого, но зловещего имени и, представляясь незнакомцам, всегда добавлял: «Я б своему немецкому тезке при встрече саморучно бы глотку перегрыз…». Отсюда и прозвище «антифашист». Но была у Адика и большая тайна, распространялся о которой он весьма неохотно, только после второго стакана самогона. Дело в том, что особые отношения сложились у Адика с медведями. Тут стоит пояснить, что описываемые события происходили в начале дурных девяностых в небольшой деревушке, спрятавшейся в лесах Архангельщины.

Я и ранее был наслышан о его похождениях, но услышать все эти истории от него самого удалось только, когда я пришел к нему в дом, чтобы купить сырую, невыделанную медвежью шкуру (чтобы потом дома, в Беларуси, рассказывать, как, несмотря на смертельную опасность, мишку из берлоги героически выкуривал).

Первая встреча Адика с косолапым произошла еще в детстве. Он вместе с друзьями собирал ягоды в малиннике, как вдруг из ближайших кустов высунулась огромная башка с «нарисованной» на ней удивленной медвежьей мордой. Зверь тоже, видимо, собирал летнюю дань с малинника, то есть жировал, как говорят охотники. Пацаны с визгом бросились в сторону деревни, мишка, как потом выяснилось, с той же скоростью побежал в противоположном направлении, однако нашему Адику опять не повезло – со всей своей бегущей прыти семилетний пацан врезался в толстенную сосну. Тогда все обошлось сильным ушибом, сотрясением мозга и недельным нахождением на печке в горизонтальном положении.

Следующая встреча с медведем произошла, когда нашему герою было лет 25. Весной и летом Адик тогда работал механизатором в колхозе, а зимой промышлял белку, хоря и куницу с помощью самодельных самоловов. Случилось так, что к его зимовью пришел медведь-шатун, привлеченный, видимо, запахами нехитрой снеди промысловика. Вооружен Адик был одностволкой, причем патроны были снаряжены «шестеркой», чтобы отстреливать ворон и соек в качестве приманки для капканов. был лишь один патрон со среднего размера картечью, воспользоваться которым было проблематично и небезопасно. так и просидел Адик в своем зимовье четыре дня, боясь показать нос на улицу, пока шатун не ушел. «В кастрюлю нужду справлял, хорошо, что крупа да консервы в зимовье были, а то помер бы…».

Следующая встреча с медведем оказалась самой трагичной. Решили деревенские охотнички стрельнуть мишку с лабаза, на овсах. Сообразили все чинчинарем: взяли путевки, открыли лицензию, предупредили население всех близлежащих деревень, что тогда-то и там-то на овсяном поле будет проходить охота, чтоб, значит, не совался никто…

«Поле то, – рассказывал Адик-антифашист, – «языком» в сосновый бор уходило, пара медведей здесь постоянно жировала, тело к зиме нагуливала – следов море, овес весь примят и поломан. Мне не самое лучшее место досталось, поэтому я и не слишком ждал, что зверюга на меня выйдет. Сидел-сидел на дереве, а потом и закемарил.

Проснулся оттого, что ветки эдак тихонько похрустывают, а луна тогда полная была – далеко видать. Вдруг смотрю – прямо подо мной тень темная крадется – тихонько так идет… Возле самого поля мишка остановился. Минут 20 стоял, башкой крутил. Ну, думаю, палить пока рано – в центр темного пятна не стоит целиться, подранка потом не сыщешь. И тут он вперед двинулся, здоровенный такой зверюга, метрах в 20 от меня присел и давай лапами загребать и чавкать. Я в голову ему прицелился, а потом подумал: если промажу, мужики убьют, да и череп охотничкам вроде тебя загнать можно – трофей как-никак. Пониже взял – туда, где позвоночник с лопатками, да и шмальнул сначала «Полевой» из одного ствола, он как мешок рухнул, не рявкнул даже, но я еще из второго «Спутником» добавил… «готов!» – ору, чтоб слезали, значит, с лабазов остальные. Сам слезаю, подхожу к мишке и… рядом падаю – участковый милиционер наш лежит! А все вокруг от кровищи его мокрым-мокро… Крупный был мужик… Помощь наша ему уже не нужна была… «Чисто битый», как говорится…» 

Что делал участковый, как потом выяснилось очень нетрезвый, той злополучной ночью на границе овсяного поля и леса, не знал никто. Отделался тогда Адик сравнительно легко – двумя годами лагерей. Суд инкриминировал ему стрельбу по неясно видимой цели – нарушение одного из основополагающих правил охоты. Однако горе-охотник и до сих пор стоит на своем: «Это был медведь!» «Но стрелял-то ты в медведя, однако попал в человека, что это, оборотень, по-твоему, был, Адольф?» – не унимался я.

«Не знаю…» – говорил в таких случаях Адик и опускал глаза…

 

Освободившись из мест заключения, Адольф совсем забыл об охоте на целых 20 лет. Он просто боялся брать в руки ружье, его передергивало от одного воспоминания о той трагичной охоте. Однако время, как известно, лечит. А душа охотника тоскует. Началось все с весенних гусиных перелетов, продолжилось тетеревиным током, а потом и добычей косуль из засады на переходах. В общем, наш герой постепенно, но уверенно реабилитировался как охотник.

Настал день, когда местная бригада волчатников-медвежатников уговорила-таки адика вновь попытаться добыть мишку с лабаза. Один из косолапых повадился на колхозную пасеку и всего за неделю бед там натворил немало, причем прямо как в той пословице, «что не съем, то понадкусываю», не столько мед жрет, сколько ульи разоряет, валяет да топчет.

Лабазы устроили прямо на пасеке. Думали, что зря. Что-то мишка почуял нечистое и долго теперь не явится. Однако медведь все-таки пришел, правда, только на пятую ночь. На сей раз Адик очень сильно подстраховался: поставил на свой ТОЗ-34 мотоциклетную фару. Медведь вышел, конечно же, снова на нашего героя... «Я ясно видел зверя. Причем даже без фары, метрах в десяти от меня он сопел, шумно тянул носом и перетаптывался на четырех лапах. В выстреле своем я не сомневался, однако опасался очень, только не медведя, а пчел. Думаю, сейчас он, гад, улей завалит а оттуда рой как вывалит… зажрут ведь насмерть, несмотря на ночь и холод… Приложился я, значит, к прикладу, целю прямо под левый локоть, в обоих стволах «жаканы», все путем в общем. Врубаю фару – стоит родненький, не шелохнется, небольшой такой мишка, на свет смотрит, щурится и моргает только. Чуть подправляю прицел – бах! Мишка комком на землю. Слезаю с лабаза, а коленки-то трясутся, думаю, может, опять «оборотень» какой, подбегаю – нет, нормальный мишка. толкаю его в холку стволами… Не шелохнется. «готов!» – ору мужикам. те с лабазов сползают. И вдруг… Медведь как вскочит, да как на меня кинется. ты понимаешь, – делится Адик, – никакого страха не было, только раздражение на себя самого, во-первых, за то, что из второго ствола не шмальнул, а во-вторых, за то, что даже ножа с собой не прихватил. Да и боли никакой не было, только оцепенение какое-то… Смял он меня моментально».

Та охота закончилась плачевно для нашего героя – поломанные ребра, изжеванное плечо и наполовину снятый с головы скальп. Медведя же добил один из охотников – молодой и глупый, он не побоялся выстрелить метров с трех в копошащуюся на земле кучу. В Адика он, к счастью, не попал…

Из районной больницы Адольф вышел только через два месяца, а его левая рука так и осталась совершенно безжизненной.

шкура, за которой я приехал, была от того самого, последнего злополучного медведя адика. Я не стал ее покупать… Чур ее...