Журнал

Изобилие дичи

От чего оно зависит? И что мы о нём знаем?

Начнём с очевидного и, может даже, навязшего в зубах. Вот факты.

В Германии добывается от 600 до 800 000 особей кабана ежегодно. В Российской Федерации, ареал кабана в которой больше площади Германии в ДЕСЯТЬ РАЗ, общая численность кабана оценивается в 350 000 особей.

На основании этих и примерно похожих фактов принято считать, что у нас в России плохо построены как охрана природы, так и охотничье хозяйство, и нам нужно немедленно изобрести какие-то чудо-механизмы, которые эту ситуацию начнут исправлять.

Но хорошо ли мы понимаем, что происходит на самом деле в природе?

Климатический фактор

Когда мы пытаемся сравнивать очень разные территории, находящиеся в разных частях света, то давайте это делать хотя бы корректно. Я предлагаю посмотреть хотя бы на нулевую изотерму января и то, как она проходит по территории Европы, Азии и Северной Америки. Да, конечно, мы знаем, что на общую биологическую продуктивность оказывают влияние и солярный баланс, и влажность, и высота над уровнем моря, и сотни, если не тысячи других факторов – но вот эту изолинию, как обух плетью, то есть нашими человеческими усилиями, не перешибёшь.

Корма

Кормовая база и её использование – один из основных камней преткновения в понимании как видового состава животных на данной территории, так и использования животными этой территории. Например, со всех сторон благодатен Приморский край: муссонный климат, обильная растительность, баланс температур близок к центральноевропейскому. Но вот численность изюбря, даже на территории заповедников, очень невелика и нисколько даже не приближается к численности благородного оленя на Северном Кавказе, несмотря на значительное сходство условий. Причина, которую называет к. б. н. Александр Мыслёнков, замдиректора Лазовского заповедника – отсутствуют обширные луговые пространства, важные для развития популяции благородного оленя.

Нюанс, скажете? Но ключевой. Именно этого вида дичи в результате становится меньше, чем могло бы быть. И, кстати, как установили исследователи Г. Бромлей и С. Кучеренко, мелколесосечные вырубки благотворно сказываются на росте популяции этих животных: через какое-то время рубки зарастают мелким подростом, и кормовая ценность угодий увеличивается. Но – ровно до того момента, пока подрост не «уходит из-под морды».

Хищники

Влияние хищников на популяции копытных принято очень сильно недооценивать. А она реально весьма значительна, причём способна изменять её буквально в разы. В качестве примера я приведу мои полевые работы в бассейне реки Омолон в 1988–1989 гг. и поездки туда в 2005–2009 гг. Общее количество людей в тайге уменьшилось, при этом почти полностью исчезло пастбищное оленеводство. А оленеводы активно участвовали в регуляции хищников – как и непосредственно сами, так и опосредованно: в качестве поддержки оленеводства госпредприятия отстреливали волков с помощью авиации.

Так вот, в нулевые годы количество встреч с лосями на этих реках было в разы меньше, чем в восьмидесятые годы XX века. А вот медведей и волков, которых в те же восьмидесятые мы встречали по одному-два за сезон, мы видели каждый день. И количество их следов было сопоставимо с количеством их следов на нерестовых реках Охотского побережья.

Естественная цикличность

Естественная цикличность – один из наименее изученных и, тем не менее, очень значимых для изменения популяций факторов. Я напомню, что регулярные научные наблюдения за происходящими в природе процессами берут начало лишь с конца XIX столетия – то есть этому периоду нет ещё и 150 лет. Соответственно, если существуют какие-то естественные (обратите внимание – естественные!) процессы с цикликой протяжённостью лет около девяноста, то мы сегодня можем даже не подозревать об их существовании.

Возьмём тех же самых бурого медведя и лося. Очевидно, что на рубеже XIX–XX веков имело место быть повсеместное снижение численности этих видов: об этом свидетельствуют отчёты охотников, рассказы путешественников, научные наблюдения и анализ прессы – со всех участков голарктического (!) ареала. Да-да-да! От Скандинавии до Канады.

Естественно, этот пессимум принято списывать на людей, вооружённых огнестрельным оружием, рост численности населения и вырубание лесов. Но если приглядеться внимательнее, то эти виды имели в тот период очень низкую численность и в тех местах, которые оставались практически неосвоенными людьми.

Например, исчез (практически как вид) лось во всём бассейне реки Анадырь. О его крайне низкой численности говорят ещё источники 1930-х годов.

Позднее, в проведённых в середине семидесятых годов авиаучётах, численность лося по бассейну оценивалась примерно в 400 особей.

А вот в 1984 году в таких учётах принимал участие уже лично автор этих строк. И лосей мы насчитали более четырёх тысяч…

То же самое и с медведями. По свидетельству экспедиций освоения, в тридцатые годы на северо-востоке Сибири это был крайне немногочисленный зверь: геологические партии имели буквально по несколько встреч в сезон в бассейне такой неосвоенной реки, как Колыма. Сравните это с несколькими десятками встреч в этом регионе сегодня…

Браконьерство

Когда мы говорим об антропогенном факторе, то мы в первую голову имеем в виду браконьерство и изменение ландшафта (вырубки, строительство дорог и застройки). Вкратце пробегусь по браконьерству – явлению социальному и экономическому.

Существуют связанные с браконьерством массовые стереотипы: браконьер есть суровый могучий чиновник на джипе или на вертолёте, со сверхдальнобойной винтовкой с ночным или тепловизионным прицелом, крошащий в фарш все живые существа в радиусе достижения его пули.

Ага. А специализированные исследования нам говорят вот что.

Браконьерство сельских жителей – 80% от всех нарушений.

– Приносит наибольший ущерб животному населению.

– Наиболее сложно в обнаружении.

– Наиболее сложно в пресечении.

Оно и понятно: попробуй проконтролируй деревенского охотника, живущего на опушке леса, который оказывается в угодьях, буквально распахнув заднюю калитку забора. Да к тому же держит в лесу оружие, знает наизусть все его закоулки.

Браконьерство населения среднего достатка – 17% от всех нарушений.

Вот тот самый чиновник, или богатей, или полицейский, или прокурор на джипе с карабином.

Больше всего на виду, создаёт ложную иллюзию, что составляет основную массу нарушений. Склонен похваляться ими перед себе подобными и местными жителями.

Основные издержки – репутационные. Создаёт иллюзию, что «всё позволено». При этом легко пресекается при наличии политической воли и правильно построенной системы охотнадзора. Ближайший доступный пример – Белоруссия.

VIP-браконьерство – не более 1% всех нарушений.

Вот все эти понты олигархов с вертолётом.

Репутационные издержки – самые крупные. Бороться возможно, при условии соблюдения условий из пункта 2.

Конец бокса

Охота

Или, точнее, правильное ведение охотничьего хозяйства: как оно влияет на колебания численности животных в угодьях?

Один из ключевых вопросов, постоянно дискутируемых на всяких охотоведческих совещаниях, звучит примерно так: что важнее – ликвидация браконьерства или биотехния?

Ну, здесь, в общем-то, надо понимать, что такое биотехния с точки зрения классического ведения хозяйства. Очень часто мы сталкиваемся с людьми, которые соревнуются в площади посеянных для зверька полей.

– А я посеял тридцать гектаров!

– А я – восемьдесят!

– А… А я – триста!

Слушаешь это, слушаешь и думаешь: что это? Биотехния или нереализованный «инстинкт фермера»? И вообще, надо ли искусственно кормить зверя и что это ему даёт?

Так вот. Весь практический опыт говорит об одном. Подкормка – средство улучшить жизнь охотникам, а не зверям. И все искусственные повышения численности носят весьма вспомогательный и кратковременный характер.

Так что приоритет в нашем случае всё-таки лежит в области борьбы с браконьерством.

Особо охраняемые природные территории

Заповедники и национальные парки играют основную роль в сохранении биоразнообразия, а не численности. Они могут служить ядрами, из которых животные могут расселяться на сопредельные территории, но непосредственно на их площади численность зверей не может прыгнуть выше тех показателей, которые диктует первичная продуктивность кормов.

Заповедники и национальные парки тоже бывают разные. Прекраснодушные природолюбы обожают рассказывать, как замечательно построена охрана в африканских национальных парках.

О да. Например, образцово-показательный национальный парк Масаи-Мара в Кении, где охрана ведётся военизированными методами и на обслуживание которого ежегодно затрачиваются большие средства. А есть и другие примеры. В частности, национальный парк Бенуэ в Камеруне, через который мне как-то пришлось ехать в охотничьи угодья Africam Safaris: за несколько проездов через территорию парка я не увидел ни одного животного. И ни одного инспектора, добавим. В отличие от постоянного присутствия и тех, и других на территории хозяйства.

Вообще, я хочу добавить, что попытка направить национальные парки, заповедники и заказники на путь самоокупаемости – в принципе порочный путь, который ведёт только к деградации территорий и искажению понимания роли этих земель в структуре природопользования страны. У нас любят кивать на зарубежные образцы. Но даже в самой богатой стране мира – США – нет ни одной особо охраняемой территории, которая бы не имела менее чем 50% государственного финансирования. Кто этому не верит – посмотрите, пожалуйста, на сайтах американских национальных парков: бухгалтерия там выложена в открытом доступе.

В конце концов, содержание национальных парков и заповедников – лишь малая часть того долга, который висит на стране за использование расположенных на её территории природных ресурсов.

Управление особо охраняемыми территориями должно оставаться только в федеральной юрисдикции. Да, при желании можно купить практически любого природоохранного чиновника любого уровня и степени подчинения. Но практика показывает, что суммы, за которую регионал готов сварить клей из костей родного отца, федералу не хватит даже на запаску к «Мерседесу».

Итак, выше мы перечислили только некоторые из общего количества факторов, которые влияют на количество дичи в угодьях. Перейдём же к оценочному фактору.

И сразу упрёмся во…

Враньё

Вопрос численности промысловых и особо охраняемых животных – главный объект большого вранья со всех сторон. Рассмотрим их (сторон) резоны.

Почему врут охотпользователи?

Охотпользователи старательно подгоняют данные под нужные им показатели лимитов. Они не всегда направлены в сторону завышения – иногда и наоборот. Например, нормой бывает аргументация такого плана: я хочу три лицензии на изюбря, хотя по размерам популяции мог бы претендовать на 30. Но нахрена мне лишние люди с ружьями в угодьях?

Есть и случаи прямо противоположные. В одном из хозяйств Смоленской области зарегистрирована (и, что характерно, официально подтверждена контролирующим органом!) плотность в 31 лося на 1000 га. Понятно, что это совершенно нереальные показатели даже для новозеландского паркового разведения и такого количества сохатых в этом хозяйстве просто физически не может быть. Куда же расходятся лишние «бумаги»? Они служат для прикрытия охот в других дружественных хозяйствах этого же региона.

Почему врут учёные

Истории, когда численность животных подправляют учёные самых разных научных структур, от WCS до Российской академии наук, наиболее хрестоматийны. Расскажу опять про пример из своей жизни. Когда я только приехал на юг Дальнего Востока и Всемирный фонд дикой природы WWF поручил мне проектный цикл по сохранению леопарда, я бегло ознакомился с делами и сразу понял, что исходный посыл кампании «Их осталось только тридцать» содержит изрядное количество лукавства. Я поделился сомнением с местным функционером Фонда и услышал почти буквально следующее: «Мы тебе не идиоты. Зарплату получать хочешь? Деньги на проект тебе нужны? Если сбавить накал страсти, денег на леопарда не дадут. Сказали тридцать – значит тридцать!»

Через несколько лет маститый учёный, доктор наук ДВО РАН, едва не впал в истерику, когда одному из весьма квалифицированных исследователей (но не вполне лояльному к идее тотального грантопаразитизма на леопарде человеку) поручили курировать учёт на одном из участков ареала этого зверя. «Нельзя ему давать ответственность! Он зверей больше насчитает!»

Недавнее обнародование реальной численности – между 70 и 90 особями – я отношу сугубо за счёт того, что в процесс учёта оказалось вовлечено слишком много посторонних и незаинтересованных лиц (в том числе китайские исследователи), почему сохранение круговой поруки оказалось невозможным.

Одно из проявлений того же процесса вранья, основанного на намеренно искажённых данных, мы видим в случае попытки внесения в Красную книгу России гималайского медведя. Официально его численность на юге Дальнего Востока России составляет 6380 особей. При этом бурого медведя на той же территории обитает 5600. Так вот, как человек, много ходивший по дальневосточной тайге, заявляю, что встречаемость следов бурого медведя примерно вдвое меньше, чем гималайского. То есть даже объявленная численность гималайца довольно сильно занижена.

И что же?

Бурый медведь остаётся промысловым лицензионным видом, а гималайский со дня на день будет записан в особо охраняемые. А одним из главных аргументов для его внесения в этот список является публичная петиция, подписанная более чем ста тысячами пользователей соцсетей из европейских мегаполисов России и инспирированная... вот тем самым доктором наук, который требовал, чтобы леопардов не насчитали слишком много.

Надо понимать, что сегодня относительная объективность в зоологических исследованиях сохранилась лишь в тех направлениях, за которыми не стоит значительного финансирования – скажем, систематика пауков или леммингов. Как только дело касается какого-то ресурсного вида – промыслового или особо охраняемого – объективность исчезает даже у, казалось бы, совершенно вменяемых людей. Идёт ли речь о получении лимитов на лося в деревне Гадюкино или о распределении гранта на изучение и охрану кулика-лопатня, везде включаются одни и те же механизмы. Исследователи перестают быть исследователями и становятся выразителями воли и намерений ресурсно-политических группировок. Большое количество примитивных фальсификаторов и жуликов среди наших исследователей, к сожалению, ещё более усугубляет проблему. Разница между группировками состоит разве что в том, что та, которую мы условно назовём «за охотников», в целом менее образована и больше склонна ко всяким завиральным идеям, а та, что «за экологию», обычно бегло говорит по-английски и способна красиво подавать результаты. Цена же этим результатам и в первом, и во втором случае совершенно одинакова, как только добираешься до сути через псевдоформулы и словоблудие.

Почему врут чиновники?

Откуда у нашего чиновника власть? Судить-казнить-миловать он не может. Кормление «с места» тоже официально запрещено петровскими реформами. Зарплата у него небольшая. Поэтому вот уже я не знаю сколько лет все усилия чиновничества направлены на управление лимитами ресурсов и распределение их с наибольшей выгодой для себя. Те, кто считает, что это придумка проклятого капиталистического мира, в корне ошибаются. При Советах было всё то же самое. Помню, как начальник Н-ского охотуправления мне говорил: «Зачем тебе лицензия на лося? Ты его что, без лицензии не убьёшь? А я ту твою дефицитную лицензию отдам нужным людям...»

Так и сегодня: лимиты отправляются с мест, отредактированные в соответствии с пожеланиями лендлордов, потом они поднимаются на уровень выше и там уже сталкиваются с представлением о прекрасном у вышестоящих чиновников. И тут лимиты проходят коррекцию – в соответствии то ли с этим самым представлением, то ли с какими-то куда более материальными аргументами.

Таким образом, даже те убогие данные о ресурсе, которые иногда удаётся собрать, оказываются до полной неузнаваемости (а то и до противоположности) искажены отражением в этих трёх кривых зеркалах: охотпользовании, науке и госуправлении. Так о каком управлении дикой природой у нас при таком подходе может вестись речь?

А где наше экспертное сообщество, уверенное и неподкупное?

А его попросту нет. Первые лет 15 после советской власти на его роль претендовала школа отечественного охотоведения – тоже весьма своеобразная структура, созданная для управления охотничьим хозяйством промыслового типа в условиях планово-регулируемой экономики. Все методики и рецепты, приобретаемые её выпускниками, в течение 25 последних лет оставались прежними. Меня отнюдь не удивляет прекращение зачисления абитуриентов в два основных охотоведческих вуза страны – меня скорее удивляет, что это не случилось пятнадцатью годами раньше. Бессмысленным выглядит и реплицирование этой же школы на других образовательных площадках – как, например, это происходит в Тимирязевской академии. На самом деле специалистов по управлению дикой природой (заметим, я вообще не употребляю слова «охотовед»: специализация должна быть значительно шире и охватывать лесное хозяйство, рыболовство на внутренних водоёмах и заповедное дело) надо готовить там, где и везде по миру – на базе биофаков нормальных человеческих университетов. А охот-, равно как и рыбнадзор – обучать на соответствующем отделении в полицейском училище. И управлять непосредственно процессом силового пресечения правонарушений в охотничьей и рыболовной отрасли должны подразделения УВД, иначе полиция.

Управление дикой природой должно существовать отдельно от её охраны. Ловить правонарушителей должна полиция – из специального природоохранного подразделения.

Итак, резюмируем

Основными причинами низкой численности дичи в России являются:

– неблагоприятные климатические условия;

– низкий уровень экономического развития территории и отсутствие перспектив такого развития;

– низкий доход основной части сельского населения;

– непонимание вредности браконьерства правоохранительными органами;

– огромный и постоянно расширяющийся мировоззренческий разрыв между урбанизированным и сельским населением, в результате которого подавляющее большинство людей перестаёт адекватно оценивать происходящие в природе процессы;

– система перекрёстного взаимного вранья между охотпользователями, наукой и управляющим аппаратом.

Я не считаю себя великим учителем и прямо говорю, что не имею ответа на вопрос «Как обустроить природу России, чтобы в ней было одинаково комфортно и людям, и птицам, и зверям». Но я постарался перечислить здесь большинство условий для этого и указать на проблемы, которые придётся для этого обустройства решать.

А решать их всё равно придётся, если мы собираемся жить в здоровой чистой стране с богатым животным миром, который можно свободно наблюдать на дорогах и в пригородах крупных мегаполисов.

Текст: Михаил Кречмар

Вернуться к списку