Философия вранья
Непричёсанные мысли о нашей охоте.
Все охотники разные и любят они охоты разные. Кто – любитель, выгуливающий ружьё два раза в год: на открытие весенней охоты да на открытие по утке в августе. Есть любители коллективных охот на копытных, а есть фанаты охоты с легавой, норники, единоличники-лаечники. А мышкующую лису скрадом? А русака по малику сходить? А созерцательная охота рябца свистеть? А если без ружья, если борзых порскать? В каждой охоте – своя поэзия, свой внутренний лад, своя философия!
Но есть одна общая идеология-философия современной русской охоты, общее её лицо. И лицо это, мягко говоря, несимпатично, а внутренняя сложившаяся на сегодня идеология – крива.
Общая черта нынешней охоты в России – неустройство и несправедливость. Охота становится всё менее доступной для обычного охотника. Поохотиться можно только или за серьёзные деньги, или по хорошему блату, или наплевав на всевозможные запреты, правила и ограничения. Отчего же сие?
На вопрос, что происходит в России, Н.М. Карамзин коротко ответил: «Воруют». На вопрос, что происходит в русской охоте, я отвечу: «Врут». Врут, имитируя делание нужного и правильного.
Государство на федеральном уровне делает вид, что создаёт правовую основу охоты исключительно в интересах охотников и охотпользователей, стараясь соблюдать баланс их интересов. На самом деле сверху сплошь и рядом сверху исходят нормативные документы, от которых те, кто должен их исполнять, за голову хватаются, а охотники просто руками разводят. Сплошные обременяющие нормы, ограничения, запреты, предписания. С каждым разом всё более изощрённые, но при этом всё более далёкие от жизни. Нормотворцам всё кажется, что вот сейчас они изобретут настолько совершенную формулировку, что никакой самый злоумышленный браконьер её нарушить не сможет. Отцы наши милостивцы, опомнитесь! Законы и правила пишутся для тех, кто их соблюдает. Тому, кто на правила плевать хотел, всё равно, что там написано. А избыточные ограничения и зарегулированность бьют наотмашь лишь по законопослушным охотникам. И что забавно, при всём при этом многочисленные дырки, противоречия и несуразицы в федеральном законодательстве, в первую голову – в Законе об охоте, никуда не деваются. Неоднократные попытки внести изменения и «расширить узкие места» в законе забалтывались и уходили в песок.
На региональном уровне ещё витиеватее. Потому что, кроме прав, тут ещё и обязанностей много. Надо выполнять указания сверху или правдоподобно изображать выполнение того, что выполнить нельзя или очень не хочется. И на совсем небольшие деньги, поступающие в качестве субвенций из федерального центра, надо и государственный охотничий надзор осуществлять, и непосредственную охрану угодий организовывать, и обеспечивать инспекторов транспортом, ГСМ, униформой и пр. Хоть в какой-то мере контролировать беспокойное и разношёрстное племя охотпользователей: и вполне управляемых нищебродов из районных обществ охотников, и «богатых буратин» из хозяйства олигархов и корпораций, которые местных управленцев ни в грош не ставят, что хотят, то в своих угодьях и делают. И всех их надо организовать на проведение учётов, или на, не приведи господи, регулирование численности ранее бережно разводимых кабанов. Да ещё жалобы идут от местных охотников на своевольство охотпользователей. Народ норовит писать сразу в Москву на сайт Администрации Президента, а оттуда жалобы приходят со строгими резолюциями, предписывающими быстрое и неформальное реагирование.
Вот и крутись как уж на сковородке. А толковых кадров почти что и нет. Кадровый вопрос, наряду с финансовым, – тяжелейший для органов, управляющих охотой. Доля профессионалов убывает стремительно на всех уровнях. В результате череды перебросов Охотнадзора из ведомства в ведомство численность инспекторского состава по сравнению с 1990 годом сократилась в 20 раз. Раньше у районного инспектора под рукой были участковые госинспектора, а теперь инспектор далеко не в каждом районе есть. Техническое оснащение инспекций – слёзы. Уровень зарплат заставляет инспекторов считать себя работающими на полставки, а в остальное время искать приработка или превращать свою должность в источник неправедных доходов.
В итоге в охотуправлениях делают вид, что платят инспекторам деньги и обеспечивают их всем необходимым, что верят в то, что инспекторский состав успешно борется с браконьерством, а инспектора делают вид, что контролируют и охраняют.
Ну, право, и смех, и грех. По официальным данным, в 2015 году на территории Камчатского края зафиксировано пять (!) случаев незаконной добычи медведя. Я работал на Камчатке. Про один рыбацкий стан поверю, а про всю Камчатку – ищите дураков в другом месте!
Нет, конечно, есть субъекты федерации, где работа вполне нормально поставлена и где с деньгами тоже не сказать чтобы плохо. Но это редкие островки благополучия. Исключения, оттеняющие общую нерадостную картину.
Охотпользователи, в свою очередь, делают вид, что неистощительно используют охотничьи ресурсы и предоставляют охотникам услуги в области охотничьего хозяйства, как это определяет Закон об охоте, что выполняют спускаемые сверху требования и предписания, что проводят учёты охотничьих животных в своих угодьях. Об этом подробнее.
Организованное охотпользование в любительской охоте существует для того, чтобы дать охотникам возможность хорошо охотиться. За деньги. Для этого и создавались охотничьи общества, и за ними закреплялись охотничьи угодья. Началась это давно, ещё при государе императоре, продолжилось в советское время. Окончательно система охотничьих обществ как централизованная структура сложилась к 1958 году, когда решением правительства был создан Росохотрыболовсоюз. И для охотников членство в этой охотничьей организации стало обязательным. С самого начала охотничьи общества Росохотрыболовсоюза не были настоящими общественными организациями, а были формой государственного контроля над любительской и спортивной охотой и, главное, охотниками, причём системой, существующей за счёт самих же охотников. Председатели обществ всех уровней формально избирались голосованием, а де-факто назначались решением партийных и советских органов соответствующего уровня.
После смены политической и экономической систем в стране охотничьи общества, предоставленные сами себе, сохраняя старую внешнюю оболочку, быстро трансформировались в бизнес-проекты своих руководителей. К настоящему времени основная масса охотничьих обществ пришла в состояние, которое можно назвать скорее паразитическим. Охотничье хозяйство там сведено в основном к выписыванию путёвок без обслуживания и к борьбе с беспутёвочниками из приезжих охотников, т. е. к контролю над соблюдением собственных финансовых интересов. Сложилась парадоксальная ситуация, в которой общественные организации, используя административный ресурс, собирают с охотников деньги не за услуги, а просто за право охоты в закреплённых за ними угодьях. Деньги запрашивают при этом немалые и ничего за эти деньги не предоставляют и не гарантируют. То есть попросту в российской охоте возник некий слой людей, который обязал охотников себя содержать.
С учётами охотничьих животных тоже вышел скверный анекдот. Надо сказать, что вопрос учётов много и жарко обсуждается в охотничьей периодике. Спорят о методиках, надо или не надо ходить заданное количество маршрутов, как считать, на угодье или на район, какие коэффициенты, как экстраполировать результаты – на всю площадь угодий, или на свойственные угодья, или только на предпочитаемые, и как эту площадь определить. Самые непримиримые споры на разных «профессорских посиделках» кипят вокруг совершенно уж не принципиальной вещи: нужен учётчику прибор GPS или нет.
А беда-то в другом. Проиллюстрирую на примере лося.
Считается, что охотпользователь в соответствии с утверждёнными методиками проводит учёт зверей в закреплённых за ним угодьях и подаёт данные в госорган, госорган собирает данные от охотпользователей, сам проводит учёты в незакреплённых угодьях, всё суммирует, анализирует, обобщает и подаёт в федеральный орган данные о численности лося. Заодно орган собирает с охотпользователей заявки на квоты добычи лося. Так формируется лимит, в соответствии с которым лося должны добывать в данном субъекте федерации. Лимит направляется на утверждение в федеральный орган. После утверждения, сопровождаемого уточнениями, усушкой и утруской, лимит направляется обратно в субъект федерации и делится между угодьями в соответствии с поданными заявками на квоты. Замечательная стройная система! Но и тут сплошное лукавство и враньё. На самом деле всё происходит с точностью до наоборот. Любой нормальный руководитель охотхозяйства рассуждает примерно так: на сезон охоты на лося приходится 12 уик-эндов, значит, мы сможем принять 60 команд, да самим надо пяток зверей, да нужные люди просят уважить, да если из района или области начальство приедет, на круг ещё десяток. Итого 75 лосиных «бумаг» иметь надо.
Для того чтобы гарантированно получить 75 разрешений, надо просить 90. Приказом Минприроды России установлены проценты допустимого изъятия лосей при разных плотностях популяции. Для подавляющего большинства наших угодий этот процент составляет или три, или пять. Для тех, у кого угодья побогаче, – семь процентов. В общем, чтобы просить 90 разрешений, надо, при хорошей средней плотности 3 лося на 1000 га, насчитать в хозяйстве не менее 1285 лосей. А для того чтобы такую численность получить, необходимо при прохождении учётных маршрутов зафиксировать столько-то и столько-то пересечений лосиных следов, правильным образом распределённых по типам угодий. И после правильно всё оформить. Этот несложный пазл быстро складывается в умудрённых головах директора и главного охотоведа хозяйства. Цели ясны, задачи поставлены, за работу, товарищи! И сколько лосей на самом деле обитает в хозяйстве, 500 или 1500, никто не знает. Потому что на самом деле не квоты от численности устанавливают, а численность рисуют, исходя из потребности в определённых квотах на добычу.
И пошла туфта из хозяйства в район, оттуда – в область, из области сумма туфты ушла в федеральный орган и, как данные госмониторинга, – в охотреестр. Но это только полбеды. Другая половина беды в том, что неоправданно низкий процент допустимого изъятия сплошь и рядом компенсируется добычей нескольких зверей на одно разрешение. Из разговоров с осведомлёнными людьми становится ясно, что в среднем на одно разрешение берут 3–4 лосей. И это при том, что по официальным отчётам лимит добычи лося в среднем по России осваивается на 67–72%. Вот такая арифметика, в результате которой никто не может более-менее честно сказать ни сколько лосей в России живёт, ни сколько их добывают. Зато благодаря этой системе по бумагам численность лося в стране быстро растёт. С 600 тыс. в 2008 году до без малого 900 тыс. в 2014 году. В полтора раза за 6 лет. Вы в это верите? Я – нет, потому что твёрдо знаю, что лось не мышь и такими темпами не плодится.
Ну а внизу всей этой охотничье-властной пирамиды живёт и охотится тот, ради кого, по идее, весь этот механизм и работает. И охотятся в массе своей наши охотники не благодаря работе этого механизма, а несмотря на и вопреки. И растут возводимые со стороны государства и многих охотпользователей барьеры между охотником и охотой. Барьеры административный и ценовой.
При низкой стоимости разрешений на добычу охотничьих животных цены на путёвки на охоту на этих животных часто запредельно высоки. Так, сбор за добычу лося (деньги, которые охотник платит собственнику ресурса – государству) составляет 1500 рублей, а цена путёвки на охоту на лося у большинства охотпользователей в центральных областях европейской части России ушла под сто тысяч рублей и более.
Но бог с ним, лосём, вот пример из личного опыта. Середина сентября. Прихожу в контору С-ского районного общества. Спрашиваю, как, мол, насчет сезонной путёвки на рябчика?
– Пожалуйста, – говорят, – сколько угодно. А билет у вас какой?
– Федеральный.
– Тогда с вас 5 тыс. 500 руб.
– Вы с ума сошли?
– Не верите? Вот факс из областного общества с прейскурантом.
– А с областным билетом сколько?
– Две пятьсот.
– И сколько путёвок уже продали за месяц, как охота открылась?
– А семь штук.
А я же слышу, как на зорьках народ стреляет, да и в лесу постреливают, и собачки гоняют, голос отдают. Идёт охота сама по себе, а общество охотников живёт само по себе своей бумажной жизнью, ожидая дивидендов от несуразно задранных цен. И плевать обществу на охотников, а охотникам – на общество. Полный консенсус!
В общедоступных угодьях если и лучше, то совсем ненамного. Получить разрешение на добычу копытных и там для охотника непросто. Основное количество разрешений распределяется по непрозрачным схемам или по знакомству. Чиновники администраций субъектов федерации и районов изрядную долю разрешений забирают себе, причём сплошь и рядом их не используют. В результате складывается парадоксальная ситуация, когда при почти повсеместном дефиците разрешений на копытных органы управления охотничьим хозяйством из года в год отчитываются в неполном использовании разрешений: где на 30%, а где и наполовину.
Разговаривал с хорошими охотниками, живущими в отдалённой деревне в костромском зауголье. У них сплочённый коллектив, берут в сезон 3–4 лося. И сами с мясом, и в деревне бабулькам с дедами раздадут. Угодья вокруг общедоступные. Разрешений, естественно, никаких. Спрашиваю: а что бумагу хоть одну не возьмёте? Цена вопроса полторы тысячи, вполне посильно. Вздыхают, разводят руками в ответ: «Сколько раз просили, а нам в лицо смеются, говорят, мордами вы не вышли, чтоб лицензии вам давать!»
Вот и берут мужики своё, не спрашивая ни у кого разрешений, твёрдо зная, что не сунется к ним никакой инспектор. И не потому не сунется, что боится, а потому, что в глубине души признаёт за ними это право.
Нарастающая отчуждённость основной массы простых охотников от легальной охоты повсеместно приводит к их уходу в охоту полу- и нелегальную и распространению правового нигилизма. К чёткому пониманию, что написанное на бумаге и жизнь – вещи разные, совсем. А все робкие попытки внести в законодательную базу охоты изменения, которые должны демократизировать охоту и облегчить простому охотнику доступ к ней, либо пресекаются в зародыше, либо растворяются в благодушной говорильне представителей властей предержащих. А потому охотник, не наделённый большими деньгами или административным ресурсом, находит возможность отчасти восстановить в отношении самого себя справедливость и в удовольствие поохотиться, только отделившись от государства. Один плюёт на все правила и охотится сам по себе, зная, что ловить его тут никто не станет. Другой договаривается и платит не обществу или хозяйству, а напрямик егерю. Так и дешевле, и надёжнее. Опять же, блат и отношения «ты – мне, я – тебе» никто пока не отменял. Да, всё работает, но не по правде, а по кривде.
Кто виноват и что делать?
Все мы: и охотники России, и охотоведы, и охотничьи управленцы – каждый по-своему виноваты в сложившемся положении. Прежде всего тем виноваты, что приняли правила вранья. Да, для большинства и выбора-то не было. Но это объяснение, а не оправдание.
Что делать – не знаю. Что ни предложи – всё будет утопией. Одно знаю – начинать надо с двух вещей: прекратить это бесконечное враньё сверху донизу и восстановить справедливость по отношению ко всем участникам. Тоже сверху донизу.
Текст: Алексей Вайсман
Фото: Редакция "Русского охотничьего журнала"
