Блоги
4 октября 2011 13:21:55
КАК НАМ ОБУСТРОИТЬ ОХОТНИЧЬЮ ОТРАСЛЬ Часть 2
Часть 2
КАК ЭТО ДЕЛАЕТСЯ У НИХ
Окинем для начала взором окружающий мир. Многим, как обычно, кажется, что у России «особенная стать», но это обычная «патриотическая» фальшивка. Местные особенности, конечно, есть (они у всех есть), но велосипед, тем не менее, изобретен и делать это по новой не стоит.
Итак, мир.
Очень огрубляя и примитивизируя, можно выделить три основных действующих организационно-законодательных модели – африканскую, европейскую и американскую.
Первая ориентирована почти исключительно на приток валюты из-за рубежа. Африка, по большей части, бедная или очень бедная, и 10-20 тысяч долларов плюс пара тонн слонятины, доставшихся за сезон в качестве ренты соседствующей с охотничьим лагерем деревне, порой оказывается решающей. Мы до этого, к счастью еще не дожили. Охота как источник сколь либо заметного дохода (для страны, а не для самой по себе охотничьей отрасли) для некоторых африканских стран весьма заметна, у нас же в этом смысле стремится к абсолютному нулю. При всем при этом отдельный африканский опыт, конкретные охотпользовательские решения представляют вполне практический интерес и могут быть успешно заимствованы. Но модель в целом, ее идеологическая концепция для России очевидно не интересна.
Европейская охота исторически, на протяжении веков была уделом элиты. И за полтора столетия демократии – «эгалитэ», «фратернитэ» и пр. мало что поменялось. Разве что состав элит.
На протяжении многих лет мне довелось бывать на охотах в Польше, и местные крестьяне также скоро снимали шапку, склоняли голову и говорили «шановны пане» сначала «пану секретарю» или «пану председателю», а потом, когда победили демократия и капитализм, «пану директору» и «пану советнику», как за сто лет до того, когда адресатом были «его благородие» или даже «его светлость». И на охоте они как были, так и остаются егерями да загонщиками. И не испытывают от этого никаких неудобств, поскольку в иной роли ни они, ни отцы, ни деды никогда не были.
Нечто похожее, просто с другим колоритом – во Франции и Италии.
В Германии и Австрии картинка чуть другая, шапки там никто, естественно, не ломит, но суть от этого не меняется: охота – удел немногочисленного и весьма закрытого сообщества. Оно может быть вполне бюргерским (например, арендующий угодья охотничий клуб). Но численность в нем ограничена (уставом, который, в свою очередь, базируется на емкости угодий, скажем, 50-тью членами, и 51-й вступит только тога, когда помрет 50-й. Ну и раз или два в год (в зависимости от кабаньей или косульей популяции) член клуба может пригласить гостя. Все.
Понятно, что клубный устав – это не моисеевы скрижали. И если бы был серьезный общественный прессинг, стремление миллионов свободных граждан овладеть своим куском кабанятины, действующая конструкция, несомненно, рухнула бы. Но нет его, этого стремления. Европа с каждым годом делается все более «зеленой», количество любителей охоты не растет. Ну, а кроме того, существует ничем, кроме финансов, неограниченная возможность поохотиться в Венгрии, Болгарии, Румынии, Испании – странах, которые частично взяли на вооружение африканскую модель («валютные» охоты для госбюджета там малосущественны, а вот владельцам охотугодий очень помогают поддерживать штаны или вообще зарабатывать деньги). Оговоримся сразу: России на сколь-либо масштабное копирование этого опыта рассчитывать не приходится. И плотность зверя не т, и сопутствующая инфраструктура отсутствует. Плюс (а, точнее, минус) визы, расстояния…Несколько десятков охотников на весенних глухарей и осенних медведей картины в целом не меняет…
Маленькое лирическое отступление: однажды на презентации новой цейссовской линейки охотничьей оптики я обратил внимание на прицел с постоянной кратностью, кажется, «семерку». Странная, согласитесь, новинка во второй декаде XXI столетия. Выразил свое недоумение хозяевам.
- Этот продукт не для России, - был ответ. - А у нас в Германии – полно частных хозяйств площадью 600-700-800 га, где стоит полтора десятка вышек, с которых хозяин в год стреляет пяток козлов да два десятка кабанчиков. И никаких других охот. Все точки выхода у него давно промеряны, «постоянник» вполне устраивает. В принципе, сгодился бы и тот, с которым он охотился предыдущие 30 лет, но иногда хочется сделать себе подарок на рождество…
Не берусь судить, хорошая это или плохая охота. Но точно – не российская.
Разница, разумеется, не в выборе прицела – в масштабах. И управление популяциями, и биотехния, и охрана на маленьком пятачке и на бескрайних просторах – это, как раньше говорили в Одессе, даже не одна, а две большие разницы. Очевидно, что в европейском охотничьем опыте и традициях есть огромная масса вещей, которые было бы весьма полезно взять на вооружение, но концепция в целом нам не слишком подходит.
Ну и, наконец, модель американская.
Исторически сложилось так, что и у нас и у них охота – штука демократическая, и вовлечены в нее были сначала десятки, затем сотни тысяч, а потом уже и миллионы граждан. Слышу уже возмущенные возражения: наша история американской – не чета. Москва была Третьим Римом, когда Америго Веспучи с Колумбом еще даже не задумывались на тему, куда им плыть. Это, конечно, правда, как правда и то, что никакой демократией русская охота (весьма, кстати, славная), времен Алексея Тишайшего или, скажем, Анны Иоанновны даже не пахла. Сравниваться с американцами нам можно, начиная с Хоря и Калиныча. Но это как раз не суть важно. Важно то, что почти с середины XIX века охота в России стала уделом достаточно широких масс и массы эти и сегодня считают ее своим священным правом. Одним из немногих, хоть как-то у них оставшихся. И на попытки энергичной приватизации охотничьих угодий эти самые массы реагируют в точности, как булгаковский Левий Матвей, кричавший прокуратору Понтию Пилату «Последнее отнимаешь!»
И здесь весьма поучителен опыт Америки, где и овцы неплохо себя чувствуют, и волки с голоду не пухнут. В том смысле, что и трудящиеся лесорубы благополучно охотятся (в том числе и на копытных, а не только на водоплавающих да кроликов), и люди богатые имеют возможность реализовать свое богатство в охот ничьей сфере, как и в любой другой, напрямую, без дополнительного блата или, как теперь модно унас говорить, административного ресурса.
Ниже мы еще поговорим об этом подробнее, а пока хочу помянуть следующий важнейший фактор, в котором мы с американцами совпадаем – огромную территорию. И на американской огромной территории никакое федеральное ведомство охотой не управляет. Знаменитая Служба рыбы и дичи занимается почти исключительно теми видами, которые подвержены сезонной миграции. Т.е. птицами. (Разумеется, в жизни все объемней, сложнее и многогранней, чем в этих сжатых строчках, поэтому еще раз принося читателю извинения за беспощадную примитивизацию, хочу напомнить: я пытаюсь изложить общую канву, идею, а не раскрыть действующие механизмы). Квоты же, лицензии, сроки и правила охоты – все в руках, выражаясь по-нашему, субъектов. Штатов.
Пару лет назад я интервьюировал одного американского природоохранного чиновника, и по ходу беседы спросил у него, сколько в Штатах белохвостых оленей. Тот вытаращил глаза. Адаптированный для печатного издания ответ звучал примерно так: «Хрен его знает, и на хрен это нужно знать?» Я сначала слегка удивился, а потом понял, что мой собеседник абсолютно прав: общенациональная численность популяции – это как средняя температура по больнице. Если в Мичигане и Иллинойсе все с белохвостыми суперблагополучно, то из этого все равно не следует никаких выводов для Монтаны или Алабамы. Да и не только в популяциях дело. Разные природные и погодные условия, разные местные традиции, разная плотность зверя. Да и звери разные…А раз так, то и делать (или не делать) выводы должны исключительно на местах. Все решения по срокам, квотам, ценам и пр. и пр. там принимаются на уровне штатов, и у нас должны приниматься на областном уровне. Пусть Вологда, или, наоборот, Дагестан сами решают, когда, кого, в каких количествах можно добывать местным охотникам. Да, федеральный охотдепартамент должен иметь право тотального закрытия на один или несколько сезоном охоты, скажем, на пролетных гусей (только гласно и мотивированно, потому что бедственное положение популяции, летящей из Японии и Китая через Сибирь никак не связано с олонецкими гусями). Но если охота разрешена, то регион, а не центр должен решать, когда и на сколько эту охоту открывать, исходя из своих региональных соображений.
Очевидно, что административные границы далеко не всегда совпадают с границами ареалов. Очевидно, что преимущественные права жителя региона на охоту в этом регионе являют собой несколько условную справедливость. Почему «аляскинец» может добыть лося или медведя за сущие центы, а заезжий «ньюджерсиец» - уже за ощутимые доллары? Он что, не гражданин великой страны? С другой стороны и внутри региона-субъекта желанные охотнику угодья или объекты охоты могут оказаться за тридевять земель, а аналогичные, но находящиеся на территории другого региона – наоборот, через дорогу.
Вопросы есть. Тем не менее, это, по-видимому, единственное реалистичное решение для большой страны.
Одним словом, общий принцип «ориентирования на местности» кажется мне очевидным - Америка. При этом я ни в коем случае не призываю к копированию американского охотничьего законодательства. Мы в чем-то очень похожие, а в чем-то – очень разные, и слепое подражание ничего хорошего не принесет. Так что, как говорили в советское время на партсобраниях, «предлагаю принять за основу».
КАК ЭТО ДЕЛАЕТСЯ У НИХ
Окинем для начала взором окружающий мир. Многим, как обычно, кажется, что у России «особенная стать», но это обычная «патриотическая» фальшивка. Местные особенности, конечно, есть (они у всех есть), но велосипед, тем не менее, изобретен и делать это по новой не стоит.
Итак, мир.
Очень огрубляя и примитивизируя, можно выделить три основных действующих организационно-законодательных модели – африканскую, европейскую и американскую.
Первая ориентирована почти исключительно на приток валюты из-за рубежа. Африка, по большей части, бедная или очень бедная, и 10-20 тысяч долларов плюс пара тонн слонятины, доставшихся за сезон в качестве ренты соседствующей с охотничьим лагерем деревне, порой оказывается решающей. Мы до этого, к счастью еще не дожили. Охота как источник сколь либо заметного дохода (для страны, а не для самой по себе охотничьей отрасли) для некоторых африканских стран весьма заметна, у нас же в этом смысле стремится к абсолютному нулю. При всем при этом отдельный африканский опыт, конкретные охотпользовательские решения представляют вполне практический интерес и могут быть успешно заимствованы. Но модель в целом, ее идеологическая концепция для России очевидно не интересна.
Европейская охота исторически, на протяжении веков была уделом элиты. И за полтора столетия демократии – «эгалитэ», «фратернитэ» и пр. мало что поменялось. Разве что состав элит.
На протяжении многих лет мне довелось бывать на охотах в Польше, и местные крестьяне также скоро снимали шапку, склоняли голову и говорили «шановны пане» сначала «пану секретарю» или «пану председателю», а потом, когда победили демократия и капитализм, «пану директору» и «пану советнику», как за сто лет до того, когда адресатом были «его благородие» или даже «его светлость». И на охоте они как были, так и остаются егерями да загонщиками. И не испытывают от этого никаких неудобств, поскольку в иной роли ни они, ни отцы, ни деды никогда не были.
Нечто похожее, просто с другим колоритом – во Франции и Италии.
В Германии и Австрии картинка чуть другая, шапки там никто, естественно, не ломит, но суть от этого не меняется: охота – удел немногочисленного и весьма закрытого сообщества. Оно может быть вполне бюргерским (например, арендующий угодья охотничий клуб). Но численность в нем ограничена (уставом, который, в свою очередь, базируется на емкости угодий, скажем, 50-тью членами, и 51-й вступит только тога, когда помрет 50-й. Ну и раз или два в год (в зависимости от кабаньей или косульей популяции) член клуба может пригласить гостя. Все.
Понятно, что клубный устав – это не моисеевы скрижали. И если бы был серьезный общественный прессинг, стремление миллионов свободных граждан овладеть своим куском кабанятины, действующая конструкция, несомненно, рухнула бы. Но нет его, этого стремления. Европа с каждым годом делается все более «зеленой», количество любителей охоты не растет. Ну, а кроме того, существует ничем, кроме финансов, неограниченная возможность поохотиться в Венгрии, Болгарии, Румынии, Испании – странах, которые частично взяли на вооружение африканскую модель («валютные» охоты для госбюджета там малосущественны, а вот владельцам охотугодий очень помогают поддерживать штаны или вообще зарабатывать деньги). Оговоримся сразу: России на сколь-либо масштабное копирование этого опыта рассчитывать не приходится. И плотность зверя не т, и сопутствующая инфраструктура отсутствует. Плюс (а, точнее, минус) визы, расстояния…Несколько десятков охотников на весенних глухарей и осенних медведей картины в целом не меняет…
Маленькое лирическое отступление: однажды на презентации новой цейссовской линейки охотничьей оптики я обратил внимание на прицел с постоянной кратностью, кажется, «семерку». Странная, согласитесь, новинка во второй декаде XXI столетия. Выразил свое недоумение хозяевам.
- Этот продукт не для России, - был ответ. - А у нас в Германии – полно частных хозяйств площадью 600-700-800 га, где стоит полтора десятка вышек, с которых хозяин в год стреляет пяток козлов да два десятка кабанчиков. И никаких других охот. Все точки выхода у него давно промеряны, «постоянник» вполне устраивает. В принципе, сгодился бы и тот, с которым он охотился предыдущие 30 лет, но иногда хочется сделать себе подарок на рождество…
Не берусь судить, хорошая это или плохая охота. Но точно – не российская.
Разница, разумеется, не в выборе прицела – в масштабах. И управление популяциями, и биотехния, и охрана на маленьком пятачке и на бескрайних просторах – это, как раньше говорили в Одессе, даже не одна, а две большие разницы. Очевидно, что в европейском охотничьем опыте и традициях есть огромная масса вещей, которые было бы весьма полезно взять на вооружение, но концепция в целом нам не слишком подходит.
Ну и, наконец, модель американская.
Исторически сложилось так, что и у нас и у них охота – штука демократическая, и вовлечены в нее были сначала десятки, затем сотни тысяч, а потом уже и миллионы граждан. Слышу уже возмущенные возражения: наша история американской – не чета. Москва была Третьим Римом, когда Америго Веспучи с Колумбом еще даже не задумывались на тему, куда им плыть. Это, конечно, правда, как правда и то, что никакой демократией русская охота (весьма, кстати, славная), времен Алексея Тишайшего или, скажем, Анны Иоанновны даже не пахла. Сравниваться с американцами нам можно, начиная с Хоря и Калиныча. Но это как раз не суть важно. Важно то, что почти с середины XIX века охота в России стала уделом достаточно широких масс и массы эти и сегодня считают ее своим священным правом. Одним из немногих, хоть как-то у них оставшихся. И на попытки энергичной приватизации охотничьих угодий эти самые массы реагируют в точности, как булгаковский Левий Матвей, кричавший прокуратору Понтию Пилату «Последнее отнимаешь!»
И здесь весьма поучителен опыт Америки, где и овцы неплохо себя чувствуют, и волки с голоду не пухнут. В том смысле, что и трудящиеся лесорубы благополучно охотятся (в том числе и на копытных, а не только на водоплавающих да кроликов), и люди богатые имеют возможность реализовать свое богатство в охот ничьей сфере, как и в любой другой, напрямую, без дополнительного блата или, как теперь модно унас говорить, административного ресурса.
Ниже мы еще поговорим об этом подробнее, а пока хочу помянуть следующий важнейший фактор, в котором мы с американцами совпадаем – огромную территорию. И на американской огромной территории никакое федеральное ведомство охотой не управляет. Знаменитая Служба рыбы и дичи занимается почти исключительно теми видами, которые подвержены сезонной миграции. Т.е. птицами. (Разумеется, в жизни все объемней, сложнее и многогранней, чем в этих сжатых строчках, поэтому еще раз принося читателю извинения за беспощадную примитивизацию, хочу напомнить: я пытаюсь изложить общую канву, идею, а не раскрыть действующие механизмы). Квоты же, лицензии, сроки и правила охоты – все в руках, выражаясь по-нашему, субъектов. Штатов.
Пару лет назад я интервьюировал одного американского природоохранного чиновника, и по ходу беседы спросил у него, сколько в Штатах белохвостых оленей. Тот вытаращил глаза. Адаптированный для печатного издания ответ звучал примерно так: «Хрен его знает, и на хрен это нужно знать?» Я сначала слегка удивился, а потом понял, что мой собеседник абсолютно прав: общенациональная численность популяции – это как средняя температура по больнице. Если в Мичигане и Иллинойсе все с белохвостыми суперблагополучно, то из этого все равно не следует никаких выводов для Монтаны или Алабамы. Да и не только в популяциях дело. Разные природные и погодные условия, разные местные традиции, разная плотность зверя. Да и звери разные…А раз так, то и делать (или не делать) выводы должны исключительно на местах. Все решения по срокам, квотам, ценам и пр. и пр. там принимаются на уровне штатов, и у нас должны приниматься на областном уровне. Пусть Вологда, или, наоборот, Дагестан сами решают, когда, кого, в каких количествах можно добывать местным охотникам. Да, федеральный охотдепартамент должен иметь право тотального закрытия на один или несколько сезоном охоты, скажем, на пролетных гусей (только гласно и мотивированно, потому что бедственное положение популяции, летящей из Японии и Китая через Сибирь никак не связано с олонецкими гусями). Но если охота разрешена, то регион, а не центр должен решать, когда и на сколько эту охоту открывать, исходя из своих региональных соображений.
Очевидно, что административные границы далеко не всегда совпадают с границами ареалов. Очевидно, что преимущественные права жителя региона на охоту в этом регионе являют собой несколько условную справедливость. Почему «аляскинец» может добыть лося или медведя за сущие центы, а заезжий «ньюджерсиец» - уже за ощутимые доллары? Он что, не гражданин великой страны? С другой стороны и внутри региона-субъекта желанные охотнику угодья или объекты охоты могут оказаться за тридевять земель, а аналогичные, но находящиеся на территории другого региона – наоборот, через дорогу.
Вопросы есть. Тем не менее, это, по-видимому, единственное реалистичное решение для большой страны.
Одним словом, общий принцип «ориентирования на местности» кажется мне очевидным - Америка. При этом я ни в коем случае не призываю к копированию американского охотничьего законодательства. Мы в чем-то очень похожие, а в чем-то – очень разные, и слепое подражание ничего хорошего не принесет. Так что, как говорили в советское время на партсобраниях, «предлагаю принять за основу».
