Тигриный цугцванг
От редакции: цугцва́нг (нем. Zugzwang – «принуждение к ходу») – положение в шашках и шахматах, в котором любой ход игрока ведёт к ухудшению его позиции.
Как мы можем видеть из статей «Темы номера», у юга Дальнего Востока России есть всё, чтобы быть настоящим охотничьим эльдорадо. Довольно высокое разнообразие видов дичи (по сравнению с европейской Россией, конечно же); неплохие плотности той же дичи (включая тех же копытных); низкая плотность сельского населения и достаточно развитая сеть дорог. Большая часть территорий к югу от Буреинского хребта или находится в долгосрочной аренде, или отнесена к особо охраняемым природным территориям.
Проблемы? Да. Есть проблемы. Но, в большинстве своём, очень общего характера.
Рубят лес? Да, рубят. Но не больше, чем в Карелии, Ленинградской или Тверской областях (и меньше, чем в Архангельской и Коми). Кроме того, если говорить только о поголовье копытных, рубка леса является пресловутой «палкой о двух концах»: в ряде ситуаций она способствует росту численности.
Браконьерство? Да, есть, и не немного. Пожалуй, именно на юге Дальнего Востока мне приходилось сталкиваться с самым тотальным и безжалостным браконьерством из всего виденного по стране. Но, во-первых, надо понимать, от чего оно здесь возникло (поясню: от массового и внезапного обнищания сельского населения и от безысходности); и во-вторых – здесь всё-таки есть что браконьерить (во многих других местах этого нету). Конечно, крепкий охотпользователь мог бы быть покрепче, охотничьи общества посплочённее, но, как говорит любимый герой детских книг, дело это житейское.
Но есть на юге Дальнего Востока некая особенность, которая придаёт всему охотхозяйственному процессу значительную пикантность. Это наличие там двух видов крупных кошек, на поддержание популяций которых брошены мощнейшие усилия как государственной машины Российской Федерации, так и международных экологических корпораций.
И вроде бы, охотники на равных правах вовлечены в эту околоэкологическую игру в бисер. На равных ли? Вовлечены ли?
Охотничье хозяйство юга Дальнего Востока имеет несколько грантов в год (выдаваемых нескольким особо приближённым экологическим корпорациям, хозяйствам) и деньги на поддержание нескольких антибраконьерских групп (в бытность моей жизни там – от двух до пяти, причём баланс всегда стремился к двум, а не к пяти).
И в ответ – около пятисот тигров, использующих в пищу не менее 60 копытных животных в год каждый. (Вообще-то взрослому большому тигру надо около ста, но не все тигры большие и не всегда едят только копытных: в общий счёт идут барсуки, зайцы, фазаны.) Тридцать тысяч единиц охотничьей дичи. И если количеством дичи, добываемой охотниками, можно хоть как-то управлять, хотя бы в теории – ну, лимиты урезать, что ли, – то киске «не жрать» не прикажешь. Более того, именно эти тридцать тысяч поедаемых тиграми оленей, косуль и кабанов автоматически «вычитаются» из охотничьего лимита, и с этим тоже ничего не поделаешь.
Далее. Именно большие кошки и факт их неуправляемого размножения делает бессмысленными все биотехнические мероприятия развитых охотничьих хозяйств. Да, подкормка может точечно поднять численность пятнистого оленя или косули – но именно на эту подросшую численность подрастёт и количество тигров. Скажем, штук на пять, на семь. И они уже съедят на 300–600 зверей больше.
А о реальном управлении популяциями крупных хищников, кроме бездумной их охраны, у нас в стране пока задумываться не принято. Такой вот получается тигриный цугцванг.
Текст: Михаил Кречмар
