Сергей Горшков: "Фотоохота - это прекрасно!"
РОх: Сергей, позвольте от имени журнала и его читателей поздравить Вас с очередной победой. Кстати, нынешняя «Золотая черепаха» для Вас какая по счету?
– Спасибо за поздравления! Да, я участвовал в самой первой и стал победителем в одной из номинаций. По итогам следующего конкурса стал «Фотографом года». Потом 3 года был членом жюри и не выставлялся. В 2012 году представил работы как участник и вновь был признан «Фотографом года».
Мне очень приятно, что наша «Золотая черепаха» переросла российские рамки и стала по-настоящему международной. Европейские эксперты говорят, что она сейчас претендует на звание третьего крупнейшего конкурса в мире. Первое место занимает проходящий в Лондоне «BBC Wildlife Competition» – его можно назвать чемпионатом мира для фотографов: если ты вошел в top-100, уже не столь важно, какую именно позицию занял. Второй по значимости – «GDT – Лучший Европейский фотограф дикой природы». GDT (Gesellschaft Deutscher Tierfotografen) – это общество немецких фотографов природы, в котором состоит более 800 профессиональных европейских фотографов-натуралистов. А третье место делят конкурс в США и наша «Золотая черепаха». При том что она существует всего 6 лет, это очень серьезное достижение.
РОх: Интерес к выставке в Москве был очень высоким.
– Я думаю, что «Золотая черепа» сейчас – самая популярная и востребованная выставка не только в Москве, но и в России. В маршруте (а выставка совершает путешествие по стране) – более 20 городов, и везде аншлаги. Я думаю, что если выставить фото голых девчонок, столько зрителей не соберется.
Мне кажется, что людям настолько надоели каменные джунгли, что хочется хотя бы на снимках увидеть что-то другое. Я иногда получаю письма от совершенно незнакомых людей: «Мы не имеем возможности выбраться в далекие края, но посмотрели Ваши фотографии и как будто сами там побывали, открыли для себя мир дикой природы. Спасибо». Правда, зрители довольно редко осознают, как этот мир фотографам достается, какой труд за этими фотографиями стоит.
Интерес к съемкам дикой природы растет во всем мире – она привлекает все больше людей. Правда, у нас в России фотографов дикой природы по-прежнему можно пересчитать по пальцам одной руки. Операторов-документалистов и того меньше, а тех, кто это делает действительно профессионально, на мировом уровне, я просто не знаю ни одного. Думаю, причина в совокупности факторов – нет школы и не хватает денег: для того чтобы снять по-настоящему хороший фильм о дикой природе, нужен бюджет не в один миллион долларов. Это очень трудная работа, которую не каждый способен осуществить. А потом сделанный фильм еще надо продать, а у нас для него нет серьезного рынка.
И для фотографов, которые снимают дикую природу, в России его по большому счету тоже нет. Для меня фотография не является бизнесом – я не зарабатываю этим на жизнь, а фотографирую для себя, в свое удовольствие. Но многие фотографы дикой природы, которые тратят на это свои деньги, хотят потом что-то получить. И не только материальное вознаграждение. Нам всем важно поделиться с другими тем, что сделано. Конечно, реакция у зрителей может быть разной. Кто-то скажет: «Ах!», кто-то возмутится: «Ты не так снял». Но к этому нужно относиться спокойно: если принимать критику слишком близко к сердцу, на работу уже не останется сил. Главное нужно снимать и получать от процесса съемки удовольствие.
РОх: Тем не менее все говорят о том, что уровень «Золотой черепахи» заметно вырос.
– В конкурсе с каждым годом участвует все больше европейцев, которые являются серьезными конкурентами наших авторов. Многие фотографии, которые снимаются у нас сейчас, очень напоминают то, что делали в Европе в 80-х годах. Но это естественный процесс: нужно пройти какой-то этап, чтобы понять: хочешь побеждать, значит, должен идти на шаг впереди.
РОх: И снимать, к примеру, медведей под водой. Думаю, многие читатели журнала помнят эти Ваши снимки.
– Первая фотография была сделана совершенно случайно: я вел подводную съемку лосося и неожиданно нос к носу столкнулся с медведем, который охотился за рыбой. Успел сделать несколько кадров и быстро уплыть. А потом поставил перед собой задачу сделать портрет медведя в воде и снять медведя, который находится частично в воде, а частично над ней. Такого снимка на тот момент не делал никто ни в России, ни в мире.
Сложность заключалась в том, что подобную съемку нужно было вести из воды широкоугольным объективом с близкого расстояния. Но как только я погружался в воду и становился визуально меньше, медведи сразу начинали на меня охотиться. Тем не менее поставленную задачу мне удалось решить.
А сегодня практически на каждой фотовыставке животных можно увидеть снимки медведя под водой. Сейчас сделать их значительно проще: аппаратура позволяет снимать с меньшим риском, дистанционно, не погружаясь в воду. Есть работы очень хорошие, но для меня это все – повторы. Я знаю, что эти люди идут по моим стопам, что мои фотографии были первыми в мире. А быть первым всегда интересно.
Я и на Камчатку стал летать гораздо реже, чем раньше. Я не говорю, что ушел оттуда совсем, просто глазам нужно отдохнуть. Да и там сейчас стало тесно от фотографов, а я не люблю работать там, где их много. У меня есть много идей по Камчатке, но нужно отдохнуть, соскучиться и снова загореться идеей.
РОх: В тех краях, насколько я знаю, любят снимать зарубежные фотографы. Интересно, подход к съемке у них и у Вас разный?
– Россия имеет огромный потенциал и по-прежнему представляет большой интерес для фотографов, и для зрителей. Я бывал на многих фотофестивалях в Европе и обратил внимание на любопытный факт. Когда выступаешь и показываешь фотографии России, люди смотрят, затаив дыхание и открыв рот. Когда переходишь к Африке (а я там все-таки много работал и снимал то, чего не снимали другие), внимание сразу же ослабевает. Нечто подобное люди уже тысячу раз видели, а Россия для них по-прежнему страна малознакомая. Интерес к ней будет существовать, пока не наступит насыщение.
Что же касается работы фотографов, то есть те, кто снимает за деньги, а есть другие, кто, как и я, работает в свое удовольствие. У каждого свой подход и свои задачи. Можно приехать, двадцать минут поскакать-поснимать по верхам. Если само место новое, это может быть интересно. А если такое известное, как Камчатка, там, поверьте, надо провести много времени, чтобы что-то новое увидеть и снять.
Конечно, можно фотографировать животных и в клетке. Это тоже вопрос подхода. Что касается меня, то я люблю снимать только в дикой природе. Для меня у фотографий животных в клетке и снятых в дикой природе – разная энергетическая ценность. Да, вполне вероятно, что, снимая животное в клетке, ты получишь такой кадр, которого не сделаешь в дикой природе, но не испытаешь того же удовольствия и не получишь такого же удовлетворения.
РОх: Год назад в интервью нашему журналу Вы говорили о том, что следующий фотоальбом будет посвящен Ботсване. Когда ждать его появления?
– Макет в принципе готов, можно отдавать в типографию. Если не начну снова все переделывать, альбом выйдет в нынешнем году.
Я по жизни максималист, поэтому хочу, чтобы это был хороший альбом. Сначала хотел сделать книгу просто о Ботсване, о дельте реки Окаванго. Потом о кошках. В итоге остановился на леопардах – это моя самая любимая африканская модель, и снимал я их очень много.
Проект по Ботсване в целом я считаю практически завершенным: все, что хотел, снял. Меня, правда, приглашают прилететь и поснимать крокодила под водой, но как-то я пока к этому не готов – все-таки страшно.
В Ботсвану в этом году я уже не выбирался. Сейчас мне более чем хватает Севера.
РОх: С этого места, пожалуйста, поподробнее.
– После Камчатки я начал фотографировать на острове Врангеля. Сейчас параллельно с этим проектом начинаю новый – на плато Путорана. Я там в этом году один раз уже побывал и собираюсь слетать снова. Хочу поснимать водопады в разное время года: зимой они замерзшие, потом начинают оттаивать, потом полная вода, потом они почти сухие осенью. И вторая тема – миграция северного оленя: планирую поснимать ее сначала с юга на север, потом с севера на юг.
Над проектом по острову Врангеля я работаю уже третий год. У меня было 4 больших экспедиции – по месяцу, по два. В нашей большой стране логистика такая, что попадать туда непросто. Остров Врангеля – это, пожалуй, и самый сложный, и самый дорогой, и самый непредсказуемый проект в моей жизни.
Первый раз поехал, планируя пробыть две недели, но в результате получилось 55 дней. Ждали корабль, чтобы вернуться на Большую землю, а его все не было и не было... Съели все продукты, сожгли все топливо. Нормальный человек в таком случае скажет: «Да ты на всю голову больной!»
РОх: И чем питались?
– Охотиться там нельзя – это заповедник, так что с оружием туда не ездят. С подножным кормом тоже сложно. Один раз после шторма на берег выбросило какую-то мелкую рыбешку. Я ее собрал, а потом, когда жарили, она по сковородке размазалась так, что ее найти было невозможно.
Правда, собирали шампиньоны. Оказалось, что в Арктике они растут. На Врангеля мы нашли два таких места, так что «на пожарить» хватало и в августе, и в сентябре. Помню, что 22 сентября 2010 года мы собрали целое ведро шампиньонов. Продукты к тому времени кончились, так что радость нашу словами было не описать. А через два дня ударил мороз, и началась зима. Мы пытались искать грибы под снегом, но это было бессмысленно – все замерзли.
Потом на остров Врангеля я приезжал еще трижды. Я всегда стараюсь в одни и те же места выбираться в разное время года – состояние природы, взаимоотношения животных, впечатления совершенно другие, так что цикл получается практически замкнутый.
РОх: А весна-осень на острове Врангеля существуют?
– Скорее, нет. Там 9 месяцев зима, остальное лето. Сегодня может быть зима, а завтра плюс 20 и лето. И осенью так же – сегодня тепло, а завтра подул северный ветер, и пришла зима. Местные жители, правда, говорят, что климат очень изменился, потеплел. Летом тундра стала таять, и даже появились комары, что для тех краев очень большая редкость.
С 22 ноября по 22 января – полярная ночь, в середине мая начинается полярный день. В прошлом году, прилетев в мае снимать колонию гусей, я даже не переходил на тамошнее время. Работал ночью, поскольку активность животных выше и свет мягче, а днем спал.
РОх: Каких животных удалось там снять?
– На Врангеля я фотографировал белых медведей. Имея хороший опыт съемки бурых медведей, я думал, что это будет примерно то же самое. А когда увидел белых, понял, что это совершенно разные животные. Белый медведь – стопроцентый хищник, у него главная задача – убить и съесть. И ему все равно кого – другого зверя или человека. Так что там нужно работать очень осторожно, чтобы не навредить ни природе, ни себе.
Еще снимал выход медвежат из берлоги, но этой съемкой не очень доволен. В нынешнем году дела не отпустили из Москвы, но, как оказалось, это было к лучшему: ребята позвонили и сказали, что там, где всегда была большая концентрация берлог, этой весной не нашли ни одной. Пока я перенес поездку на следующий март. Многое уже снял, но хочется копнуть глубже: снять медведя, плывущего под водой, моржей – с ними мне пока не везло. В августе я уйду на остров Врангеля на туристическом корабле, а потом уже между льдами буду на лодке плавать – их искать.
РОх: Фотография диких турухтанов, представленная на «Золотой черепахе», была сделана не там?
– Нет, турухтаны были сняты на Таймыре. У нас с друзьями, как у героев «Иронии судьбы», тоже есть традиция: мы уже 12 лет каждый год в конце мая–начале июня летаем на Таймыр в устье реки Удоверьях и встречаем там весну. Каждый получает свое удовольствие. Я беру камеру, снимаю гусей, куропаток, турухтанов. Это очень красивые, но непростые птицы. У них нет постоянных токов, они сегодня здесь, завтра там. Вот и приходится за ними по всей тундре бегать. Я нашел местечко, где были первые проталинки. Турухтаны туда раз прилетели, два. Думаю: «Может, третий прилетят?» Прождал их почти целый день, но, как выяснилось, напрасно.
РОх: Вы часто работаете в экстремальных условиях – в Африке на жаре или в Арктике на холоде. Аппаратура выдерживает?
– Если с ней что-то и происходит, то по принципу «сам дурак». Либо не убрал – и медведи утащили, либо уронил и что-то сломал. А во всех остальных случаях все нормально: я много лет снимаю «Никоном», и он меня никогда не подводил. Даже батарейки мороз и влагу хорошо держат. На Таймыре я как-то попал под проливной дождь, шел под ним несколько часов. Аппаратура, естественно, промокла, но потом я ее высушил – и снова все прекрасно заработало.
РОх: Авиакомпании не возражают против перелетов с большим количеством аппаратуры?
– Нет, такой проблемы нет. Конечно, я не вожу с собой сотни килограммов груза. У меня такой оптимальный набор килограммов на 20, который спокойно помещается в рюкзак. Вешаю на плечо и беру с собой на борт. Но это в бизнес-классе – в «экономе» бывает иначе.
А вот воровать аппаратуру при перелетах в Африку – воровали. В самую первую поездку я всю аппаратуру сложил и сдал в багаж. Пришла сумка закрытая «секретным» родным замком, а камеры там нет. В другой раз я вез своему проводнику компьютер – то же самое: замок на сумке есть, а компьютера нет.
РОх: Какие талантливые люди!
– Ну да. В следующий раз повезу ему новый – возьму на борт.
РОх: Итак, Вы завершаете проект по острову Врангеля, работаете на плато Путорана. А что будет потом?
– Сложно сказать. Не знаю, хватит ли у меня запала еще раз взяться за что-то новое, хотя идей много. Интересно было бы снять всю Арктику – с востока на запад, проехать по островам. Есть желание вместе с друзьями пролететь всю Намибию с севера на юг: арендовать вертолет и поснимать ее с воздуха. Намибия – очень красивая страна и очень разная, так что, думаю, может получиться интересная работа.
РОх: Все Ваши проекты рассчитаны на несколько лет. А когда можно сказать себе, что все снято, программа выполнена?
– Такого практически не бывает – каждый день рождаются новые идеи. Нужно самому для себя самого очертить некоторые границы. В какой-то момент начинаются повторы. Может быть, конечно, удастся снять какие-то новые аспекты взаимоотношений животных, но 99% будет повторением.
А вот что я хотел бы посоветовать всем, кто снимает дикую природу, это беречь архивы. Каждый раз, когда приезжаешь со съемки, привозишь в Москву тысячи снимков. Потом из каждой тысячи 999 отправляешь в корзину. Затем из них выбираешь самые лучшие, а остальные убираешь в архив. Однажды я сделал большую ошибку: архив мне показался настолько разросшимся, что я его почистил, но, наверное, перестарался.
Через несколько лет, пересматривая то, что случайно уцелело, я вдруг понял, что принцип отбора лучшего не всегда был правильным. Наверное, я действовал под влиянием определенных эмоций. А спустя некоторое время произошла переоценка ценностей. И я искренне жалею, что не сохранил все. А ведь с технической точки зрения это было совсем не сложно.
РОх: Время на охоту у Вас еще остается?
– Трудно ответить. Мы все в жизни проходим какие-то этапы. Возможно, пропал тот запал, который раньше гнал меня за трофеями в разные концы света. Да, раньше мне было интересно взять трофей, у которого рога будут на сантиметр длиннее, чем у добытого моим товарищем. Теперь нет. Допускаю, что причина еще и в том, что настоящей честной охоты остается все меньше и меньше, а стрелять выращенного в клетке льва мне и раньше не казалось увлекательным. Охота генетически заложена в человеке, это очень сильная страсть. Но, наверное, во мне она просто перегорела. Сейчас, если удастся сделать одну хорошую фотографию, она мне приносит гораздо больше морального удовлетворения, чем раньше хороший выстрел.
Текст: Наталья Кучеренко
Фото: Архив Сергея Горшкова
Использование материалов журнала (перепечатка, полная или частичная статей и иллюстраций, цитирование) возможно только с письменного разрешения редакции.
