На охоте всякое бывает... Успех и неудача, момент гордости за удачный выстрел и горькое разочарование от промаха, радость, вызванная великолепным трофеем товарища, и ситуация, когда приходится краснеть за допущенную ошибку... Мы с другом Максимом приехали в Уломское охотничье хозяйство на осеннюю охоту. Кто бывал в тех местах, наверняка помнит особый цимес этих, пусть недалеких, но каждый раз незабываемых путешествий. Отходящий с Савеловского вокзала в начале одиннадцатого вечерний поезд; обстановка спокойного, по сравнению с поездами южных направлений, плацкартного вагона; в Весьегонске – пробежка с неподъемными рюкзаками от железнодорожного вокзала до пристани, где поджидает фелюга с представителем хозяйства; восхищение множеством утиных стай, встречаемых при переправе на противоположный берег Рыбинки; новости от охотников, встретившихся на базе...
Удивительно, но, сколько бы мы ни приезжали в Весьегонск, почти всякий раз на вопрос «Как успехи?», нам отвечали, мол, все очень плохо, утки нет, напрасно приехали и больше сюда ни ногой... Но самое удивительное, что из сезона в сезон говорили это одни и те же люди, которые клялись, что «больше ни ногой».
У нас с Максимом от пребывания в тех местах всегда оставались самые приятные впечатления и самые дорогие воспоминания. И охотились мы знатно, и рыбу ловили в таких количествах, что всю базу угощали, и грибы собирали корзинами, а клюкву – рюкзаками! Может быть, те «неудачники» просто-напросто ненавязчиво вводили нас в заблуждение?
В тот раз первый встретившийся на базе охотник был нам уже хорошо знаком по прошлым поездкам. Мы с Максимом между собой называли его Низкорослый. Он был невысокого росточка, всегда чем-то недоволен, ворчлив. На охоту ходил со стареньким спаниелем, каждый раз беря с собой десятка два утиных чучел, и почти всегда возвращался без трофеев.
– Сейчас, как всегда, охоту будет хаять, – шепнул мне Максим, прежде чем поздороваться с ним и спросить, как дела.
– Дела – хуже некуда, – раздраженно ответил тот. – Утка практически не летает. За неделю всего одного чирка добыл. А другие вообще пустые домой укатили. И вы зря приехали...
– Хоть рыбки половим, – не стал вступать в бесполезный спор Максим.
– Да и с рыбой в этом году очень плохо. Не поймаете вы ничего, – буркнул в наши спины Низкорослый.
Вот здесь он был неправ на все сто. Если уток и в самом деле могло не оказаться, то рыбе из водохранилища деться было некуда, а значит, уж на уху-то мы наловим обязательно.
Доказали мы это очень быстро. Заселились, распаковали вещи и, даже не перекусив, поспешили на берег со спиннингами – ведь заливчик, соединяющий водоем заказника с водохранилищем, был буквально под окнами базы. Ловили не больше двадцати минут и... вернулись на базу, имея на двоих три щучки граммов по шестьсот каждая и с десяток окуней. Вот вам и уха. Низкорослый, увидев, как мы чистим рыбу, ничего не сказал – наверное, подумал, что с собой ее привезли...
Вечерняя зорька нас тоже порадовала, впрочем, как и все зорьки на Рыбинке. Утка, вопреки чьим-то прогнозам, летала, и один-единственный трофей – кряковый селезень – на двоих был следствием лишь не очень меткой стрельбы – несколько хороших возможностей и я, и Максим упустили.
Однако и этого оказалось нашему коллеге со спаниелем достаточно для уныния. Максим не удержался и, как всегда, поинтересовался у того результатом охоты. Из ответного ворчания мы разобрали только что-то типа: «Везет этим салагам!» Когда же мой друг спросил, где именно он охотится, Низкорослый и вовсе не удостоил его ответом. А мы-то хотели подсказать ему парочку обнаруженных сегодня неплохих мест, до которых и добираться недалеко (человек он как-никак пожилой), да и утка там летала...
Сами же на утренней зорьке собирались разведать неизвестные нам места на большом острове, расположенном километрах в двух напротив базы. Переправились на остров на лодке, когда только-только начало рассветать. Сильно заросший кустарником и высоким тростником, имеющий множество мелководных заливчиков и проток, он служил уткам идеальным прибежищем. Мы рассудили, что мало проку от сидения на одном месте в ожидании налета дичи, гораздо эффективнее походить, потоптать.
Воды в тот год было много, а суша как таковая на острове почти отсутствовала. Максим в непромокаемом гидрокостюме чувствовал себя увереннее, чем я в болотниках. Поэтому он выбрал направление, где предположительно было поглубже. Прежде чем разойтись, договорились встретиться после первого добытого трофея.
О том, что уток на острове хватает, стало ясно сразу: на воде плавал пух, то тут, то там за густыми зарослями слышалось покрякивание, хлопанье крыльев. И очень быстро со стороны Максима раздался дуплет. Я приготовился, и... вот она – стайка чирочков. Промелькнула в прогале между кустов. Я все-таки ожидал, что они пойдут выше и, наверное, именно поэтому не успел выстрелить. И тут же показался еще один чирок, который прямо передо мной почти вертикально начал набирать высоту. Промахнуться было трудно. И очень хорошо, что битый чирок упал прямо мне под ноги – не пришлось искать.
Пока я шел к Максиму, друг вновь отдуплетил. Вспугнутые утки пролетели прямо над моей головой, но вокруг были такие заросли, что стрелять не представлялось возможным. Через пару минут заросли кончились, и я увидел друга, медленно идущего по грудь в воде и держащего в поднятых руках ружье и утку! Ему посчастливилось подстрелить широконоску, но если бы не гидрокостюм, утка наверняка бы пропала.
Перейти узкий, но глубокий залив невозможно и в гидрокостюме, и нам пришлось его обходить. Зато в самом его конце чуть ли не из-под ног поднялись две кряковых. Два выстрела – и обе упали в тростник. Ох, и немало же пришлось потратить сил, чтобы прочесать его вдоль и поперек, и все равно нашли лишь одну из двух уток! Вторую, видимо, только подранили.
Охота очень интересная. В любой момент утка может подняться с воды или налететь с любой стороны. К выстрелу приходится быть готовым постоянно, и в этом-то вся прелесть. Высокая вода мешала – во многих местах я передвигался буквально на грани затопления сапог. Но рисковать промочить ноги стоило. Вот на воде на пределе выстрела показался силуэт утки, заплывающей за полоску камыша. Выстрелил навскидку. Удачно. Зато пока доставал ее, зачерпнул-таки в сапоги холодной октябрьской водички...
А на противоположной стороне острова – чем дальше, тем симпатичнее. И чтобы туда добраться, мы решили воспользоваться лодкой. Пока возвращались к ней, пока огибали остров, прошло прилично времени, и сложилось такое впечатление, что утки успели его покинуть. Во всяком случае на глаза они не попадались, хоть мы и обследовали одно укромное местечко за другим.
Максим высказал предположение, что сидящие на воде птицы, слыша всплески весел, успевают уплыть и надежно спрятаться в зарослях. Он решил немного изменить способ передвижения: вылезти из лодки и тащить ее за собой (благо мы как раз вышли на неглубокий участок, где воды было ниже пояса), в то время как я в любой момент должен быть готов к выстрелу.
Мы только начали двигаться этим новым способом, когда я сквозь камышинки различил на воде темные и вроде бы движущиеся комочки. Утки! Стая!!! Но далековато. Шепнул об этом другу, и он стал продвигаться еще аккуратнее. Метр за метром приближались мы к стае, которая пока вела себя спокойно. Но злоупотреблять этим спокойствием нельзя, и когда до дичи осталось около тридцати метров, я попросил Максима остановиться. Через несколько мгновений я поднялся во весь рост, отдуплетил по стае и... с удивлением увидел, что все до единой утки не обратили ни на выстрел, ни на меня никакого внимания.
– Ну? – нетерпеливо выдохнул друг.
– Кажется, Макс, я по чьим-то чучелам саданул, – высказал я не очень приятную догадку.
И только после этого слева совсем рядом от нас раздался полный негодования голос:
– Что же вы, салаги, делаете? Все чучела мне раздолбали! Всю охоту испортили!!!
– Так вы хотя бы покашляли, предупредили, когда мы приближались. Неужели не видели нас, не слышали? – хоть как-то попытался защититься я.
– А у самих-то глаза на что?! – продолжал кричать охотник, которого поддержал заливистый лай спаниеля.
Извинившись, я налег на весла, поспешил убраться с места «преступления» и не обращая внимания на Максима, который успел забраться в лодку и теперь держался за живот от смеха.
– Ну, Женя, опозорились мы, – наконец, сказал друг. – Теперь этот Низкорослый проходу нам не даст. Растрезвонит всем, какие мы салаги и чайники...
И Максим оказался прав. Все остальное время, пока мы жили на базе, при встречах пострадавший охотник напускал на себя обиженный и в то же время высокомерный вид, а иногда и бросал что-то нелестное. Я еще пару раз приносил извинения, чем добивался от него лишь нескольких дополнительных теплых словечек. Что ж, на охоте всякое бывает. В тот раз я и в самом деле опозорился – не смог отличить чучела от живых уток...
