Ученики и одиночки
В художественном кинофильме «Призрак и Тьма», основанном на книге Джона Генри Паттерсона «Людоеды Цаво», обращает на себя колоритный персонаж по фамилии Ремингтон. По фильму это профессиональный охотник американского происхождения, путешествующий по Африке в поисках приключений...
Сценаристы намекают на то, что Ремингтон происходит из рабовладельческой аристократии и покинул Юг после того, как все, что составляло его жизнь, было разрушено при поражении Конфедерации. Прослышав о проблемных львах-людоедах Цаво, он приходит на помощь юному лейтенанту, посвящает его в таинства охоты на крупного и опасного зверя и в результате оказывается убит львом.
В книге, естественно, нет ни намека на какого-то подобного персонажа. Паттерсон справляется со львами самостоятельно, своим умом и без посторонней помощи. Сам персонаж вместе со своим экзотическим антуражем – пистолетами со штыками и племенем масаев (которые в реальной жизни оперативно покончили бы со львом, а в фильме исчезают неведомо куда, как только речь об этом заходит) – явно смотрится чужеродным, притянутым за уши элементом, непонятно зачем встроенным в повествование.
Поговаривают, правда, что Майкл Дуглас, продюсер картины, так хотел сам сыграть в фильме, что приказал сценаристам придумать ему роль. А возможно, авторам фильма показалось, что американская публика не очень захочет сопереживать британскому аристократу, и на всякий случай они добавили знакомый образ. Ну и законы жанра требовали: зрителю нужно было дать понять, что Паттерсон не мог взять людоедов не потому, что молод и неопытен, а потому, что людоеды – такой крепкий орешек, с которым не справится и матерый профессионал.
Но дело тут еще и в том, что Ремингтон выступает в роли, имеющей особую важность для американской охотничьей литературы и почти не представленной в аналогичной литературе Великобритании – в образе Наставника.
Теме наставничества посвящено немало книг, считающихся лучшими образцами американской охотничьей литературы. Первой стоит упомянуть «Старик и мальчик» Роберта Руарка – автобиографический цикл рассказов о том, как подросток осваивает науку охоты и рыбалки под руководством своего деда. При этом Старик учит Мальчика не только выбирать для выстрела отдельную птицу, а не весь выводок разом, но и более важным вещам. От техники безопасности до важности сбережения природы – на что будешь охотиться через год, если выбьешь весь выводок, не оставив и пары птиц на развод? Наставник приводит мальчика через охоту к познанию жизни в широком смысле слова.
«Хочу стать богатым, когда вырасту, – говорил, например, Мальчик, – чтобы иметь красивые ружья, ездить на сафари в Африку...». «Хочешь – будешь, – отвечал Старик. – Главное, не стань как те миллионеры, которых видел в порту: имеют яхты, но не умеют ими управлять, могут купить любые ружья, но забыли, когда последний раз были на охоте. Все потому, что не они владеют деньгами, а деньги владеют ими. Мы с тобой куда богаче – наша жизнь принадлежит только нам...» Умение честно трудиться, ровно относиться ко всем людям – независимо от их расы, веры и толщины кошелька – «высшее образование», по словам Руарка, он «получил у Старика задолго до того, как поступил в колледж».
За исключением небольшого отрывка, опубликованного в журнале «Вокруг света» в 1970 году, книги Руарка не издавались в России. Однако образ Наставника хорошо знаком искушенному российскому читателю по таким персонажам, как Сэм Два Отца (Сэм Фазерс) из произведений Уильяма Фолкнера (в частности, одного из лучших англоязычных охотничьих произведений «Медведь»). Оттенки отношений Наставник-Ученик проявляются и у Хемингуэя – в «Старике и море» и в «африканских» произведениях, где действует выведенный под разными фамилиями легендарный профессиональный охотник Филипп Персиваль.
А вот в английской охотничьей литературе Наставник практически не представлен. В качестве примера можно привести роман Уолтера Кемпбелла (Старого лесного рейнджера) «Дикий спорт в Индии». Это классический «роман взросления»; охотничьими подвигами герой (Чарльз Лоример) как бы доказывает отцу любимой девушки (и одновременно собственному дяде), что достаточно мужественен и способен стать ей достойным мужем. Чарльз проходит все испытания индийского шикари – от охоты на оленя с гончими до попытки убить тигра-людоеда копьем – под руководством опытного «белого индуса» с говорящей фамилией Мансфилд (дословно: «поле мужчины»).
Но Мансфилд присутствует в книге не столько как источник знаний, сколько как эталон, с которым надо сравняться (а по возможности и превзойти). Характерное для отношений наставничества растворение личности ученика в личности гуру, унаследованное из самых древних индоевропейских практик, когда Ученик воспринимает мир через опыт и мудрость Наставника, а Наставник действует через юные сильные руки и ноги Ученика, в «Диком спорте Индии» полностью отсутствует. И Мансфилд, и Чарльз – совершенно полноправные и самостоятельные действующие лица.
Что касается охот непосредственно на Британских островах, то здесь можно вспомнить разве что «Искусство скрадывания оленей» Уильяма Скроупа. Основные действующие лица в этой книге – наполовину реальные, наполовину вымышленные персонажи, выведенные под псевдонимами Черепаха (Tortoise) и Легконогий (Lightfoot). Скроуп, как и Кемпбелл, работает на стыке художественного вымысла с познавательной литературой и пользуется диалогами, чтобы естественнее раскрыть неискушенному читателю тонкости этой охоты – а заодно и заставить «молодого» совершить несколько типичных ошибок, показывая, «как не надо делать». Однако как только Легконогий приобретает минимальный опыт, он начинает охотиться самостоятельно.
Вообще, образы Легконогого и Черепахи так близки друг другу – они противопоставляются, по сути, только по возрасту, и даже подчеркиваемая псевдонимами разница в скорости на охоте незаметна (Черепаха бегает едва ли не быстрее Легконогого), – что кажется, будто автор вывел в обеих ролях себя самого – в юности и зрелости – и, пользуясь возможностями художественного творчества, свел два «Я» вместе на одной охоте.
В большинстве же случаев сюжет «молодой охотник на первой охоте» раскрывается без участия «наставника». Автор или беззлобно подтрунивает над неопытностью и промахами юного охотника, или же заставляет его к финалу хоть в чем-то сравняться с опытными стрелками. Если же английский охотничий рассказ начинается с попытки юного джентльмена освоить охотничье дело под руководством старого егеря или местного браконьера, то можно быть уверенным, что в конце обоих сцапают егеря или дело закончится еще каким-либо комическим манером.
Таким образом, складывается парадоксальная ситуация. В жизни британский охотник никогда не охотился «без ансамбля» – «ансамбль», как мы знаем, был, и даже симфонический (дома – егеря и загонщики, в колониях – туземцы: носильщики, оруженосцы и так далее). Но в литературе у него не было никого, кто мог бы ввести юного неофита во храм, приобщить к таинствам и секретам природы и охоты. И уж тем более «уроки Универа Жизни», как назвал свою автобиографию лорд Баден-Пауэлл, английский джентльмен должен был усваивать самостоятельно. Американский же охотник, как правило, действовал наедине с природой – и при этом проблеме наставничества отводится едва ли не ведущее место.
Возможно, это различие в культурах объясняется тем, что весь XIX век в Англии прошел под знаком бурного развития охотничьего хозяйства и оружия. Когда речь идет о том, кто быстрее адаптируется к новинкам, молодость получает преимущество над опытом. Попробуйте стать гуру в области серфинга по Интернету для своего ребенка-подростка – и поймете, о чем я говорю. В Америке же на первый план выходила безграничная с трудом покоряющаяся человеку мощь дикой природы, вырабатывающая необходимое для Ученика смирение. А вечные, но от того не менее реальные опасности, свойственные нецивилизованным местам, заставляли выше ценить опыт Наставника.
С другой стороны, английской охоте во все времена – а особенно в XIX веке, когда многие приходили в охоту уже в зрелом возрасте, заработав сначала на личное охотхозяйство и пару ружей от Перде – был свойственен снобизм. Чтобы джентльмена, аристократа гонял как мальчишку какой-то деревенщина, или, того хуже, дикарь? В Штатах же охота была общедоступна, а смирение перед природой заставляло другими глазами смотреть на героев Фронтира и безоговорочно признавать превосходство аборигенных народов во всем, что касается дикой жизни. Пусть с точки зрения тогдашнего «цивилизованного общества» первые были голью перекатной, а вторые – «низшей расой», учиться у них было не зазорно, а почетно!
Наконец, внимание искусства чаще привлекает не то, чего в данной культуре в достатке, а то, в чем субъективно ощущается дефицит. Америка – плавильный котел для наций и культур, отделенный от истоков своей цивилизации океаном, населенный теми, кто сознательно порвал все связи со своим прошлым – нуждалась в средствах передачи традиций намного больше, чем Англия. Там, на маленьком гордом острове, культура самовоспроизводилась безо всяких усилий – жестко регламентированными нормами поведения, давлением компактно проживающего общества, тиранией «публичных» школ, – так что впору было прятаться от носителей традиций по дальним углам родового поместья!
Я ни в коем случае не хочу сказать, что один из этих подходов к проблеме обучения охоте и жизни в чем-то превосходит другой. Парадоксальная разница в подходах к воспитанию охотника, однако, на мой взгляд, наилучшим образом иллюстрирует другой, этический парадокс. Перед каждым охотником регулярно встает вопрос – не больше не меньше как жизни и смерти: стрелять или не стрелять. Это может происходить на глазах у целой армии загонщиков, егерей и конкурентов или тет-а-тет с природой. С этическими нормами, которые определяют выбор, человек не рождается – их перенимают у Наставника, у общества в целом или выводят во взаимодействии с другими людьми. Но для пальца, лежащего на спусковом крючке, все это не имеет значения – решать вопросы жизни и смерти каждому все равно приходится самостоятельно.
Текст: Алексей Морозов
