«Весенняя пятёрка»
После промозглого межсезонья, когда главным занятием большинства охотников становятся воспоминания о прошедших полях, наступает короткий, но очень яркий отрезок охотничьего года – весенняя охота.
Нам, как южным жителям, на малой родине которых весенняя охота не открывается уже почти 15 лет, радость весенних зорь приходится искать в других регионах. В прошлом апреле охотничья страсть завела нас почти на полторы тысячи километров от дома, в уже знакомый гостеприимный край – Нижегородскую область. Вдвоём с моим другом Павлом мы направились туда же, где прошлой весной мне посчастливилось добыть четыре из пятерых весенних трофеев: глухаря, тетерева, вальдшнепа и селезня. Не хватило для полной коллекции только гуся. В этот раз ситуацию решено было исправить, поставив перед собой цель собрать всю «весеннюю пятёрку».
Для этого отпуск пришлось брать более продолжительный, а начинать охоту гораздо южнее, чем в прошлом году. Местом открытия должны были стать широкие поля почти на границе с Мордовией. Прибыв на место, мы уже в который раз встретились с нашими нижегородскими друзьями – родными братьями Алексеем и Сергеем и их двоюродным братом Денисом. Став лагерем на островке посреди болотины, окружённой сельскохозяйственными полями, мы принялись готовиться к охоте. Самой большой проблемой стало то, что сроки весеннего сезона не совпали в этих местах с периодом активного пролёта птицы. По словам местных деревенских охотников, с которыми мы пару раз встречались в полях, гуся было много недели за две до открытия. Но весенний пролёт – всегда дело непредсказуемое. Заранее знать наиболее оптимальные даты для охоты невозможно, поэтому, в отличие от многих любящих вечно недовольно ворчать охотников, никакого негатива по отношению к охотничьим властям, определяющим сроки охоты, мы не испытывали.
Несмотря на почти полное отсутствие птицы, нерадостную погоду и довольно антропогенный пейзаж, в тех полях я испытал весьма редкое, сложноуловимое, очень светлое и спокойное чувство полного единения с природой, как бы банально это ни звучало. Лишь рассветы и закаты определяли неторопливый распорядок охотничьей жизни. День за днём, почти каждое утро и вечер мы проводили в скрадках в ожидании гуся. Несколько раз Алексей вырывался на разведку по другим окрестным полям в надежде найти птицу – но всё тщетно. Редкие гусиные косяки в основном летели на кислороде, и не каждый день нам доводилось хотя бы сделать выстрел. Кроме того, начали регулярно идти дожди, совсем ограничив нашу мобильность. А один день вообще целиком пришлось отсиживаться в палатках: проливной весенний дождь не утихал ни на минуту.
Предполагаемую присаду для гусей мы оборудовали километрах в полутора от нашего лагеря, непосредственно на поле со стернёй, возле небольшой скирды соломы – там, где было удобно маскировать наши лежачие скрадки. Рядом располагалась немаленькая весенняя лужа, которую мы и окружили стайкой гусиных чучел. Иной день кто-то из нас выходил на ручей – посидеть с подсадной. Иногда это заканчивалось успехом, и зеленоголовый кряковый селезень или белобровый чирок-трескунок добавлялся в список наших весенних трофеев. Как-то раз, ближе к вечеру, и передо мной упал битый самец кряквы, открыв мой «нижегородский» счёт этой весны.
На третьи сутки пребывания в полях гусиный счёт был размочен. Первый белолобик, которого удалось достать выстрелом, утянул подранком на поле озимой пшеницы километрах в двух от нашей лужи. Поскольку уже смеркалось, на его поиски мы смогли выдвинуться только на следующий день. И, на счастье, нашли-таки нашего подранка, который после короткого преследования присоединился к уже взятым селезням. К сожалению, птица хоть и была жива при нахождении, но ранение было слишком сильным для того, чтобы попытаться её вылечить и оставить на следующие сезоны в качестве подсадного гуся. Конечно, один белолобик для такой охоты не результат, но под аккомпанемент постоянных дождей мы как-то быстро с этим смирились.
Неделя пролетела незаметно, и пришло время покидать наш лагерь. Поскольку прошедшие дожди подняли уровень воды в болоте, это превратилось в целое мероприятие. Весь день, под дождём, мокрые и грязные, мы вытаскивали из болота прицеп со всем барахлом, то и дело сажая его мосты. И вот, когда исход из полей почти закончился, нам выпал нежданный момент охотничьей удачи, ставший этаким утешительным призом за почти безрезультатную неделю. Появившийся вдалеке откуда ни возьмись косячок гусей зачем-то решил отреагировать на изданные Алексеем «для тренировки» звуки духового манка. Стая накрутилась на нас, притаившихся в импровизированном укрытии, и позволила мне сделать по себе несколько прицельных выстрелов. В итоге одна из птиц, немного попикировав, стремительно рухнула вниз на поле вдалеке. Недолгие поиски – и матёрый весенний «матрос» удваивает очень скромный результат этой недели.
После этого нас ждёт марш-бросок на 200 километров севернее – в леса, за боровой дичью. И без того не очень хорошая погода превращается вообще в какой-то кошмар, отметя наши начавшие уже зарождаться мысли о том, что неплохо было бы задержаться в полях ещё на пару дней, раз уж появились такие низколетящие и реагирующие на манок стайки. Шквальный ветер и дождь со льдом были такой силы, что машина, которая, выехав из полей, больше походила на кусок грязи, уже после нескольких минут езды по трассе под непогодой заблестела, словно отмытая «кёрхером».
После короткого отдыха в Нижнем Новгороде ещё пара часов дороги – и вот уже знакомый дом в деревне, окружённой лесами, встречает нас.
a:2:{s:4:"TEXT";s:4772:"
Первое же утро посвящаем, пожалуй, самой яркой и богатой на ощущения из всех весенних охот – походу на глухариный ток. Выходим в час после полуночи. Деревня спит: избы провожают нас, глядя вслед тёмными прямоугольниками окон. Ночной лес встречает полной тишиной и ни с чем не сравнимым хвойным запахом, по которому так скучает каждый охотник, хоть раз в нём побывавший.
Год назад, в свою самую первую такую охоту, я подходил к токующему самцу в сопровождении нижегородского друга Сергея, в этот же раз пришла пора пробовать силы самостоятельно. По приходу на ток довольно скоро различаю где-то в темноте низкие «щелчки» глухариной песни. Направляюсь в её сторону, огибая большие кучи валежника и стволы поваленных деревьев. Замирая на протяжении большей части песни, позволяю себе делать лишь положенные два шага под каждое третье её колено, из-за глухоты во время которого эта птица и получила своё название. Брачная песня глухаря – звук не такой уж громкий, и силуэт в характерной позе на высокой сосне предстаёт перед моими глазами даже слегка неожиданно. Активно токующая всё время моего подхода птица почему-то настораживается и решает надолго замолчать, когда я уже стою почти прямо под ней. Поскольку вышел я глухарю «в спину», положение для стрельбы оставляет желать лучшего. В ожидании возобновления песни, чтобы можно было обойти дерево по кругу и занять более удачную позицию, проходят самые долгие десять минут этого утра. Как назло, начало молчания глухаря застаёт меня в неудобной позе, с ружьём в вытянутых руках. Адреналин в эти минуты выделяется в кровь похлеще, чем в ночном камыше во время ожидания выхода на видимое место матёрого секача, громко втягивающего носом воздух в каком-то десятке метров от тебя. Горло пересыхает, коленки трясутся, руки делаются ватными, а всё внимание сконцентрировано на тёмном силуэте древней птицы, сидящей на вершине старого дерева. И вот снова раздаётся несмелое токование. Выйдя за несколько этапов на нужное место, я делаю выстрел. Глухарь не падает камнем вниз, а пикирует с ветки в темноту. Уже испугавшись, что упущу его, я бегу в том направлении, но, включив фонарик, в 20 метрах на мхе, покрывающем землю, вижу птицу, распластавшую крылья в своём последнем полёте. Ну что ж, самая сложная часть пятёрки собрана. Павлу, правда, удача в этот раз не улыбнулась: глухаря он расслышал только по светлому, когда опытная птица уже не позволила к себе подойти.
Вечер проводим на вальдшнепиной тяге – пусть не такой напряжённой, как глухариный ток, но не менее живописной охоте. В вечернем ожидании тянущего вальдшнепа на опушке леса главным мотивом симфонии охотничьих ощущений выступают какая-то спокойная и отрешённая весенняя лёгкость, казалось бы, столь контрастирующая с бурлением сил просыпающейся после зимнего сна природы. Добытая на тяге пара носатых птичек приближает цель, между мной и достижением которой остаётся лишь тетерев.
Наутро ухожу в шалаш на косачиный ток. В этом году данная охота проходит с минимумом разведки: весенняя гусиная лихорадка полностью заняла время нижегородцев, не дав полноценно подготовиться и соорудить новые шалаши в нужных местах. В итоге моё прошлогоднее укрытие, лишь слегка подновлённое свежим лапником, утром оказывается на самом краю разреженного тока. Понимая, что второго шанса может не выпасть, я добываю самую ближнюю ко мне птицу, фактически исполняя свою мечту о весенней пятёрке. В этот же день Павел добывает своего глухаря, умудрившегося с дерева рухнуть в огромную талую лужу, приобретя при этом совсем не фотогеничный вид этакого мокрого воробушка-переростка.
В этом весеннем сезоне ещё остаётся несколько зорь, которые я решаю посвятить тягам и охоте на селезня с подсадной. Вечером крайнего охотничьего дня, на небольшом разливе лесного ручья, мы высаживаем подсадную. Усилиями бобров весь берег здесь покрыт поваленными деревьями. Мой родной южный край совсем не обделён утками, но охота весной, закрытая у нас, здесь, на берегу совсем небольшого ручья, зажатого со всех сторон старым лесом, воспринимается с не меньшей радостью, чем осенние налёты многочисленных утиных стай на родных лиманах посреди бескрайнего камыша.
Несколько кряковых уток метаются вдоль ручья, но селезня долго нет: места здесь и вправду совсем не богаты на водоплавающих. Уже в сумерках я слышу жвяканье: зеленоголовый кавалер наконец-то разглядел нашу подсадную. Выстрел по плюхнувшейся в заводь птице – и селезень забился на воде в своём последнем танце. А через пару минут через ручей решает протянуть вальдшнеп. Упав на траву после выстрела, он и закрывает нашу весеннюю охоту 2016 года.
Текст и фото: Михаил Сидоров
";s:4:"TYPE";s:4:"HTML";}
