Береговой клиф. Часть 2
?
Береговой клиф. Часть 2
Чумкина губа
– Вот туда-то вы и полезете, – удовлетворенно прокрякал рядом матрос Перец. – Сейчас в бухту зайдем, высадим вас – и шкандыбайте куда надо.
В море, где-то в километре от берега, на волнах плясал огонек.
– Киберовский катер, – пояснил Перец. – Тот, который к нам подходил. Параллельно идет, но мористее держится. Их дела.
И, махнув рукой, полез в кубрик.
ЧУМКИНА ГУБА
Маканин остался стоять на палубе. От происходящего у него начала покруживаться голова.
Меньше суток назад он получил направление в областном управлении
охотничьего хозяйства на новое место работы в поселок Нелу и буквально через три минуты после прибытия к месту назначения угодил в полуторамесячную экспедицию на одно из самых труднодоступных побережий мира. Более того, поездка оказалась связана с какими-то полукриминальными личностями, занятыми поисками сокровищ и только что не угрожавшими им оружием.
Юрий уже попытался спуститься в кубрик, но был через три минуты выгнан наружу спертым, пропитанным соляркой и псиной душным жарким воздухом. Теперь он предпочитал находиться на палубе – серой, железной, чуть выгнутой вверх, как крышка вздутой консервной банки. «Наверное, воздухом из кубрика ее и вздуло, – подумал Маканин. – Запах там по крайней мере характерный». Он стоял и смотрел на сменяющуюся ленту пейзажа, ведущую его к долгой и тяжелой работе.
Стук двигателя катера изменился, суденышко встало круче к волне и медленно, как нагруженный таракан, поползло в открывшиеся в скальной стене ворота.
– Вот вам и место высадки – Чумкина губа, – сказал вылезший на палубу Степан. – Это ороч здесь жил, звали Чумкой. Пять лет назад к нему рыбнадзоры приехали, напоили, меха выменяли. А уехать не успели. Чумка протрезвел, понял, что его надули, достал карабин – дескать, давай меха обратно! Но рыбнадзоры наши – парни ушлые, один Чумку отвлек, другой ему подсечку сделал и голову багром от весла дюралевого пробил. Так и закопали его где-то здесь на берегу. Только от него и осталось, что его именем залив называют, по старой памяти.
– Это пока здесь еще кого-нибудь не убьют, – хмыкнул Соловей.
Огонек киберовского катера несколько раз мигнул в волнах и пошел на сближение.
– Будут смотреть, что вы делать станете. Кинонор эти места за свои считает.
Маканин понял, что так в здешних местах именуют Никанора.
Линия побережья начала выгибаться внутрь, и края скальника, словно крылья, обхватили зеркало воды и два неторопливо переваливающихся кораблика.
– Чего торопишься, Соловей, – гудел в рубке Василич. – На хрена тебе на берег вылезать – сиди до утра в кубрике, в холе и неге, утречком высадишься и по своим делам пойдешь…
– Ну тебя нахрен, Василич, с твоей холой и негой, – несколько несдержанно отозвался охотовед. – Вы собаку дохлую из-под пола когда выкинете? Ах, не собака дохлая у вас там под досками лежит, а шкура медвежья воняет? А солярка, небось, дезодорантом служит?
Он зыркнул на небо.
– Погода, вроде, хорошая, дров на берегу полно. Хоть воздухом морским подышим, а не нефтью вашей, тьфу.
– Соловей никого не слушается, кроме Василича, – потихоньку нахваливал своего капитана Степан. – Вообще Василича здесь все слушаются. Он – самый обязательный шкипер в наших местах. Если сказал, что вывезет, то обязательно вывозит. А не будешь слушаться – можешь и зазимовать ненароком. Между Эвкуном и Углеканом, – протянул он мечтательно. По тому, с каким наслаждением Перец произнес эти слова, было понятно, что указанный участок находится минимум на обратной стороне Луны.
На носу катера Степан надувал страшную черную лодку, похожую на камеру от большегрузного колеса. Он поднял голову к Маканину и махнул рукой в сторону берега.
– Гляди, мишак забеспокоился, уходит!
Крупный черный шарообразный зверь двигался вверх по поросшему травой склону, не проявляя при этом особой прыти. Напротив, он несколько раз останавливался, и в бинокль было видно, как он вытягивал в сторону берега морду и нюхал воздух.
– Вон, дырок в гальке накопал, мормышей искал…
Действительно, весь берег был испещрен мелкими ямами, как будто над ним поработал небольшой экскаватор.
– А сейчас он на шишку пойдет, – резюмировал Степан. – Как раз где вы ходить будете. Вы уж осторожнее там.
– Соловей говорит, что мы и так никакого оружия с собой не берем, – недоуменно сказал Юра.
Перец посмотрел на него как на сумасшедшего.
– Соловей? Без оружия? Ты, эта, шмотки-то подавай…
ВЫСАДКА
Соловей как раз поднялся на палубу. Лодку спустили на воду, Перец залез в нее в раскатанных до предела резиновых сапогах, встал на колени и взялся за весла. Сверху спустился Соловей. Вдвоем они заняли все пространство внутри
«галоши».
– Я первый высаживаюсь, – коротко бросил Владимир. – Вишь, шлюпка у них какая микроскопическая? Потом грузим рюкзаки, вторым рейсом, третьим пойдешь ты.
Когда Перец пошел к берегу вторым рейсом, на палубу вышел Василич.
– Что, Юра, еще не поздно обратно двинуть. Шмотки мы Соловью отвезли, хай сам идет, своих козлов считает, – с улыбкой обратился он к Юре, и только тут Маканин понял – все. Обратной дороги не будет, а будет полуторамесячное путешествие по диким местам, с ночевкой каждый раз на новом месте и, судя по всему, впроголодь. Между тем Юра ни на секунду не допустил мысли, что Василич предлагает это всерьез – потому что если бы это было так, то путь у Маканина оставался всего один – через Нелу, Город, в аэропорт, в Иркутск и далее куда-нибудь в Ростов-на Дону, Сочи или Москву, где, как он слышал, скапливаются и живут люди, отказавшиеся от таких экспедиций.
– Соловей первый поехал, чтобы ваши мешки ни секунды без присмотра не были, – объяснил Василич. – Вон, один мохнатый с берега ушел, а сколько их еще по кустам здесь расселось – бог его знает. А в мешках имущество ваше на добрых полтора месяца походной жизни, лучше сейчас не рисковать. Да и вообще оно лучше – не рисковать. Давай, лезь в лодку…
В лодке Маканин понял, что никогда до конца по-настоящему не понимал значения словосочетания «утлое суденышко».
Овальная камера с черной мокрой резиновой перепонкой вместо дна перекатывалась под коленями во всех мыслимых степенях свободы. Стоять, равно как и сидеть, в ней было просто нельзя, можно было опираться коленями в это самое дно и держаться руками за борта. По черной-черной воде эту черную-черную лодку прибило к сереющему в наступающей темноте берегу, и Маканин выскочил из нее так шустро, что даже не понял как. Лодка с Перцем исчезла в ночной мгле, а наверху, на берегу занимался оранжевый огонек костра – под прикрытием трех могучих выброшенных на берег стволов Соловей запалил костер и даже разложил коврики и спальные мешки.
Под берегом шуршала перекатываемая волнами галька. Вдалеке мерцали стояночные огни киберова бота.
– Вообще мы стоим не по правилам, – сразу пояснил Соловей, показывая
Маканину его место у костра. – Мотай на ус – в здешних краях нельзя стоять на самом берегу, на гальке без травы. Потому что если это галька без травы – то, значит, ее точно волнами перелопатило. А если ее перелопатило один раз, то перелопатит и другой. И может, это случится уже через несколько часов – если ветер хороший подует и море раскачает. Но сейчас вроде бы штиль. А через шесть часов нас здесь уже не будет.
– А что Василич к берегу не подошел, нас высадить?
– Здесь все берега – опасные. Камни могут оказаться где хочешь. Приливы-отливы знаешь как гуляют? Между верхней и нижней точкой диапазон до шести метров, в некоторых особо примечательных местах – до двенадцати. Ты ж не местный?
– Из Кузбасса.
– А-а-а. Там у вас степь вместо моря вроде бы. Ну вот, здесь можешь увидеть, как море на многие километры от берега отходит. За несколько часов. И приходит тоже – за несколько. Ты вообще что непонятно, спрашивай, – загадочно сказал Соловей, залезая ложкой в глубь консервной банки.
– Да все непонятно, – растерянно сказал Маканин. – Вот... Киберы эти...
– Киберы тебя волновать не должны.
Они по моей части. Впрочем...
Соловей вытащил из костра прут с тлеющим концом, прикурил от уголька и начал.
ИСТОРИЯ ФРИДРИХА КИБЕРА, РАССКАЗАННАЯ РАЙОННЫМ ОХОТОВЕДОМ ВЛАДИМИРОМ СОЛОВЬЕМ
– Старый Кибер, как я уже говорил, попал сюда в двадцатые годы при не до конца выясненных обстоятельствах. Сам он всегда говорил, что, дескать, пленный австрияк, случайно заблудившийся в Гражданскую войну на бескрайних просторах нашей великой Родины. Однако не верить ему ни у кого оснований не было.
Ветер крутанул дым, и Соловей, поморщившись, чуть отодвинулся от костра.
– Ты понимай, что я сам здесь появился не очень давно – лет двадцать назад, и историю Кибера застал уже, считай, на излете. Старый Кибер лет сорок как железной рукой правил своим многочисленным семейством, в котором одних сыновей было полтора десятка – от трех законных жен и бесчисленного количества порченых орочонок.
Ветер затих, Владимир снова подвинулся на прежнее место и очень внимательно посмотрел за плечо Маканина. Тот быстро обернулся. Над Охотским морем вставала луна, протягивая к белой кружевной оборке побережья призрачную лунную дорожку.
– Колымское солнышко, – мрачно заметил Соловей и продолжил: – Народ наш, вестимо, туп, книжек начитался и представляет себе – австрияк, с Империалистической, изячный фертик, прирожденный интеллигент, урод моральный вроде Франца Кафки как минимум. Старина же Кибер, может, таким и был – но в очень отдаленном прошлом. Таком отдаленном, что на этих берегах его никто и не упомнит. В наших краях он был зверь зверем. Все свое многочисленное семейство старый Кибер рассматривал как неисчерпаемый источник дармовой рабочей силы. И правил он ими железной рукой до самого недавнего времени.
Соловей чуть подумал и договорил:
– В общем, пока не помер. Но ты никогда не оборачивайся так быстро, – добавил он вроде ни к селу ни к городу. – И особенно, не крути головой. Лучше медленно, потихоньку, развернуться всем туловищем, при этом приготовиться быстро стрелять.
Маканин ничего не понял. Оружия у них с собой так и не было.
– А как же его там... Этот... Никанор, пытал, что ли?
– Кинонор старика по пьянке подловил. Пьяные оба были, старик – больше, молодой – меньше. Подвесил старика в сарае, как нерпу, и стал паяльной лампой ему пятки греть, про клад генерала Пепеляева выспрашивать. Однако основная масса Киберов отбила старика. А через две недели пятки у старого Кибера зажили, он Кинонора приловил возле невода, оглушил веслом и превратил родного сыночка в котлету. Ни одного целого ребра на скелете не осталось. Руки Кибер ломать ему не стал, приговаривая: ты этими руками еще на меня батрачить полста лет будешь. Но полтора месяца Кинонор пролежал в больничке, это точно.
– А дальше?
– А что дальше? Кинонор понял, что если он еще хоть пальцем в сторону старика шевельнет, то Кибер его убьет. Даже если это будет последнее, что старик в жизни сделает. Крепко это он ему вбил. В подкорку. Кстати. Что-то тут вспомнилось. Что оставалось у Кибера от австрияческого прошлого – это любовь к музыке. От хорошей музыки он соловел, как удав. А современная приводила его в бешеное неистовство. При его диктатуре даже в засолочном цехе у Киберов брамсы с рахманиновыми играли. Ну и сам Кибер мог в любом состоянии на любом инструменте классическую музыку изобразить. Очень натурально.
– А что там у них с национальностью?
– С национальностью у них смешно. Примерно с тех же времен, как Кибер осел на нашем негостеприимном берегу, поимел он документы про то, что есть он не кто иной, как... ороч. И не спрашивай меня, как он ими обзавелся. Было это, судя по всему, еще при Ревкоме, потому в более поздние времена вопрос както растворился. Тем более что вторая и третья его жена были орочанками, дети сплошь на орочах переженились, и со всех сторон властям было проще эту кашу считать за нечто единое. Сами же Киберы поимели на этом изрядный барыш в виде пятнадцати хвостов красной рыбы на человека. Которые им, совершенно легально, можно было ловить, будучи коренной малочисленной народностью Севера. В общем, Киберы считаются орочами, что, по гуманнейшему российскому законодательству, позволяет им в этих местах творить что хочешь. В общем, давай спать, стажер, завтра с утра – в горы.
Сказав это, Соловей сотворил такое, что практикант Маканин удивился бы меньше, если б тот из уха достал большую жирную морскую звезду, насадил ее на палец, пососал и съел. Он покопался в рюкзаке, достал завернутую в полиэтилен книгу, раскрыл ее и начал читать.
– Это что? – поразился Юрий.
– Китайская книга. Сокровище философской мысли. «Дао Дэ Цзин», сочинение философа Лао Цзы, – ответил Соловей.
– Зачем?
– Коротко. Напоминает о необходимости пофигизма. И главное – спать от нее хочется.
ПОДЪЕМ
На рассвете Маканин проснулся от дыма, стелющегося над галькой, и странных фыркающих звуков, которые издавал вставший на четвереньки Соловей. С моря доносился неторопливый стук дизеля.
– Противник высадил десант, – Соловей протянул Маканину бинокль – потертый, в дюралевом корпусе, БПЦ-8.
– Один человек с большим сидором и карабином. Типичная уловка идиотов.
Граждане думают, что если пойдут за нами, то или сокровище найдут допрежь нас, или отберут его, коли мы до него раньше доберемся. Ну или мы его искать при них не станем. Что ж, посмотреть, как мы по скалам карабкаемся и часами за пастбищами наблюдаем, это ему будет, тут я обещаю. Ну и очень сильно все зависит от роли личности в истории – кого там младший Кибер поставил на такое ответственное занятие.
– Ээээ… А что-нибудь сделать с этим можно?
– Нельзя. Свободные люди в свободной стране. Пойдет он параллельным курсом или следом, где-то в километре от нас, не выпуская из виду.
– А что он с карабином?
– Медведей боится. Ты что, думаешь, он в нас стрелять начнет? Не-е-т, этого здесь не принято. Вернее – принято гораздо меньше, чем рассказывают за стаканом в кубрике или у костра. Мы как-никак не бичи, не рыбаки, не старатели-хищники и не промысловики. Государевы люди, выполняем государевое задание. Известно, и кто нас отвез, и куда мы пошли, и кто с нами по дороге встречался.
– Ну, здесь-то если с нами что-то случится, и не найдут никогда, – возразил Маканин.
– Может быть, не найдут, – нравоучительно произнес Соловей. – Никогда не забывай этих слов и всегда ставь их везде, где можешь. Может быть. А может
– и найдут. Медведь, к примеру, выкопает. Ему это легко. Кроме того, здесь вот такую публику – стреляльщиков по людям – почему-то не очень любят. И дважды два складывают в уме – легко. И если решат, что нас по такому пустяковому поводу грохнули, то, в общем, подозреваемый здесь долго не заживется. Год-два-три пройдет – и исчезнет. Точно так же, как от него исчезли, исчезнет и сам. Просто, чтоб не пропадали здесь люди ни за хрен. Чисто утилитарная техника безопасности. Так что не бойся ничего, – загадочно завершил Владимир фразу, повернулся и двинулся вверх по очень натоптанной тропе.
Часа полтора Маканин видел перед собой только качающиеся ветки кедрового стланика с коричневато-зелеными шишками, в паутине и какой-то странной смоляной пыли, которая не застревала в горле. Наоборот, нос у Юры прочистился, и он физически ощутил все разнообразие запахов побережья – сухой хвои, смолы, нагретого камня, морской соли и какой-то эфирный аромат, исходивший от листьев рододендрона под ногами.
Тропа извивалась, удаляясь примерно на пятьдесят-сто метров от обрыва. Заросли кедрача закрывали побережье и само море, и мир становился ограниченным темно-зеленой колючей стеной кустарника, накрытой сверху бледно-голубым куполом северного неба с разводами перистых облаков. По дороге путники несколько раз останавливались, а в одном месте даже присели на массивные нагретые валуны.
– Здесь горки поднимаются на четыреста-шестьсот метров над морем. Главное – «схватить» высоту и потом, по возможности, ее не терять. Все равно придется вверх-вниз шнурковать, но лучше свести эти подъемы и спуски к минимуму, – рассказал Соловей на отдыхе. – Есть длинные куски – километров по десять-пятнадцать, где можно практически не спускаться к воде. Есть где ручьи впадают – там приходится каждые три километра подниматься метров на шестьсот. Причем по берегу там не пройдешь обычно.
– А нам можно по берегу-то проходить? Мы зверя не пропустим?
– Со зверем непросто вообще. Пропустить мы его можем и по берегу, и поверху – на таких больших склонах всегда есть непросматриваемая снизу и сверху зона. Кроме того, баран – он не пальцем деланый, может стоять в зарослях каменной березы, тут ее полно. В общем, в перспективных местах мы будем останавливаться, возможно, дней на несколько, сверху и снизу заходить. У нас, в общем-то, нет задачи всех зверьков до головы посчитать, важен порядок цифр…
И при этих словах странники вышли наконец на длинный пологий, заливаемый светом гребень. Стланик по обеим сторонам отступил куда-то вниз, далеко, и сразу под ногами и до самого горизонта раскинулось темно-синее, переходящее в глубокую морскую черноту Охотское море, а впереди длинным изогнутым многокилометровым ятаганом развернулся береговой клиф.
ОТРЕЗ
Тем временем Соловей повел себя странно. Он выбрал сухое ровное место, снял с себя рюкзак – здоровенный танкач с изогнутой книзу рамой, в который могло влезть имущество целого поселка городского типа. Потом начал выкладывать на ягель все хранившиеся в нем вещи. Постепенно добравшись до самого дна, он вынул продолговатый и явно тяжелый брезентовый сверток. Распустил сдерживающую его веревку и вытащил по частям приклад самой банальной одностволки Иж-18 и обрезанный чуть далее чем конец цевья ствол для нее с прикрученным намертво оптическим прицелом. Соловей прищелкнул ствол к прикладу, и в его руках оказалось очень компактное оружие длиной около семидесяти сантиметров.
На левую руку он надел кожаный браслет, в каждом гнезде которого сидело по остроконечному красному блестящему патрону от автомата Калашникова калибра 7,62.
– Одноствольный отрез, – пояснил он Маканину. – Легче и короче любого карабина. Стреляет так же. В стволе один патрон, но перезаряжается быстро. На эту же колодку цепляется второй ствол – мелкашечный. Можно и третий – гладкий, только он здесь особо ни к чему.
Сказал и засунул отрез в самошитую кобуру из кирзового сапога, которую приладил с левого бока – приклад торчал из-под левой руки, так что оружие выхватывалось одним движением правой.
– Хорошая конструкция, – хрюкнул Соловей. – Мне ее ученый человек показал, один зоолог. Только зоологи теперь о людях и думают – в плане оружия, в смысле. А те, которые конструкторы, думают или о понтах непонятных, или вообще ни о чем. Ты смотри: сложенный он места не занимает, в рюкзаке вообще поперек на дно ложится. Собранный – вдоль мешка встает так, что и не заметишь. В кустах не путается, достать с одной руки можно. Ствол короткий – зато патрон с порохом быстрогорящим, его на нужную мощность все равно хватает. А для удобства прицеливания на нем прицел стоит – самый примитивный, военный, четырехкратный. Со снайперской трехлинейной винтовки, их прапорщики вон у каждой части продают. С патронами вместе. Ну что, двинули, помолясь?
В темной смолистой нагретой хвое кругом цвыркали бурундуки и истошно вякали кедровки, не давая позабыть о мирской суете. А раскрывавшаяся перед странниками картина могла бы заставить позабыть о чем угодно. Впереди и слева расстилалась огромная горная страна с вздымающимися серыми каменистыми вершинами, выстланная в долинах зеленой густой курчавой шерстью кедрового стланика. Страна уходила на запад, где через две тысячи километров должна была упереться в великую реку Лену. Справа открывалась гладкая темно-серая вода и ничего, кроме воды, хотя тем, кто помнил карту, было известно, что через триста километров эта вода упрется в скалистый полуостров Камчатку. И все эти пространства выглядели совершенно неизведанными и потому враждебными Юрию.
Исключение составлял лишь крохотный, едва ли полуторакилометровый отрезок подъема, и при мысли, что впереди лежат еще триста таких отрезков, у Маканина едва не закружилась голова.
Продолжение следует...
