Журнал

Большая река

Первая глава нового романа Михаила Кречмара.

Рыбалка. Река Адыгилях

Хариус клевал хорошо. Рыба брала блесну бесстрашно, с разгона, сразу насаживаясь на тройник, и только потом начинала сражаться за жизнь, изгибая длинное мускулистое тело, тормозя широкими пятнистыми плавниками, стараясь уйти то на струю, то на глубину, а то и выпрыгивая из воды – словом, старалась любыми путями побороть результаты собственной же жадности и неосмотрительности.

Как и у человека, это у хариуса получалось редко и всегда сопровождалось тяжелыми потерями, как-то: порванными крючками губами, ободранной с боков чешуей, растрепанными плавниками. В таком состоянии сорвавшаяся рыба последний раз судорожно изгибалась телом, ускорялась и уходила в другую яму – для того, чтобы повторить все ошибки, сделанные в предыдущей. Ну а кому не так везло – попадали на кукан к Юрию Маканину, кустовому охотоведу Окурчанского района, небольшого полуживого поселка на реке Колыме. Собственно, это был уже второй кукан – первый Маканин оставил поворотом выше, опустив рыбу в воду.

Юрий снова забросил обманку на стрелку струй, чуть отпустил блесну, услышав толчки поклевок, – но рыба не брала. Он с сожалением смотал леску и двинулся вперед – до следующего поворота, где планировал поймать заключительных на этот день «харитонов».

Он двигался вдоль высокого мерзлотного обрыва – косматой стены, состоявшей из оттаивающего торфяника с прожилками мутного бурого льда. Сверху свисали подмытые половодьем пласты дерна, образуя настоящие гроты с таящейся внутри темнотой. Оттуда несло тысячелетней гнилью и тухлятиной. Мириады организмов, спрессованные здесь тысячи лет назад в морозном мире тогдашней Беринги, впервые за века оказывались на воздухе, оттаивали и начинали гнить.

Маканин сторонился осыпающейся подмытой стены, возвышавшейся над ним метров на двадцать. При этом внимательно осматривал берег прямо перед собой и вглядывался в прозрачную воду бегущего перед ним Адыгиляха. Такие обрывы на местном жаргоне называли мамонтовой тундрой. Именно в этих отложениях сохранялись погребенные звери доисторических эпох – иногда лошади, иногда бизоны, иногда и сами мамонты. Но если находки целого замороженного трупа происходили крайне редко, то отдельные кости, рога и бивни вытаивали из этого и подобных ему обрывов вполне регулярно. На Крайнем Севере, на побережье Ледовитого океана имелись яры, из которых за год выпадали тысячи мамонтовых костей, включая бивни, и они образовывали настоящие завалы – какие случаются на берегах морей из выброшенных на берег деревьев.

Бивни эти местные люди успешно собирали и сдавали за большие деньги приезжим барыгам. Обстояло там все непросто, действовали какие-то местные мафии, участки берега были поделены, там вечно кто-то куда-то вторгался, вывозил «клык»… Иногда и постреливали. Здесь же, на средней Колыме, таких страстей не водилось, и найденные бивни по умолчанию принадлежали тому, кто их нашел.

Поэтому Юрий Маканин и присматривался очень внимательно к каждой маячившей под бегущей поверхностью воды толстой ветке или коряге. Обнаруженный бивень сулил неплохие деньги, превышающие зарплату охотоведа года за три. Однако бивень за такие деньги должен был быть большой, ровный, не потрескавшийся, с бежевой сердцевиной, покрытой едва заметным глазу сетчатым рисунком – по одному которому и отличают мамонтов бивень от слоновой кости. А такие клыки что-то под ногами не валялись…

Маканин забросил блесну подальше, на струю, так, чтобы провести ее неподалеку от замытого на фарватере дерева, в затопленных ветвях которого, как он подозревал, стоят затаившиеся «харитоны». Закрутил катушку, стараясь не слишком торопиться – чтобы не поймать вместо хариуса вот эти вот ветки дерева. Тем не менее ошибся – зубчатые острия тройника вцепились во что-то мертвое, головка удилища изогнулась, а затем резко выпрямилась, когда Юрий стравил избыток лески. Так и держа жилку внатяг, начал он медленно отходить вниз по течению, пока не переменится плечо силы, которое вывернет из разбухшей мягкой древесины увязшие в ней лапки-крючки.

Блесну терять не хотелось.

Он отступил еще шагов на двадцать, осторожненько подергивая застрявшую снасть концом спиннинга, и повернулся лицом к течению.

Посмотрел обратно, то есть. На собственный только что пройденный, путь.

И когда посмотрел, спиннинг едва сам не выпал у него из рук, а сердце подскочило – да так и застряло в глотке.

Потому что прямо на его следах, в пятидесяти метрах лежал человек…

Человек скатился с тундрового обрыва, буквально несколько минут или даже секунд назад.

Почему Юрий этого не услышал?

С мерзлой стены то и дело сваливались комья оттаявшего грунта, обширные пласты дерна и увесистые куски торфа, поэтому здесь то и дело слышались глухие удары большой массы о грунт. Но человек мог и просто скатиться сверху – тогда его падение прошло бы вообще неслышным на фоне говора реки и шелеста чозениевых листьев. Как бы то ни было, человек был, он лежал неподвижно, лицом в гальку, и, судя по всему, не дышал. Голову его закрывал капюшон, одет он был в бурую (видимо, от торфа) длинную, по колено, гимнастерку, подпоясан кушаком и обут в бурые, торфянистого же цвета сапоги.

Леска дзынькнула и ослабла. Встрепенувшись, Юрий выбрал блесну из воды и зацепил ее за нижнее кольцо удилища.

На висок сел комар как напоминание о бренности бытия, и в подтверждение этого предложенного Природой тезису Маканин его немедленно прихлопнул.

Нужно было решать, что делать.

В подавляющем большинстве случаев местный житель предпочел бы не приближаться к несомненно мертвому телу, дабы при возможном расследовании не быть обвиненным в убийстве. Если причину смерти сочтут неестественной, обнаруживший тело человек автоматически становится главным подозреваемым. А если у него не случится сильных заступников, то избежать скамьи подсудимых и обвинительного приговора будет затруднительно: российские суды очень не любят оправдательных приговоров.

Ситуация же с Маканиным была несколько иной.

Вот уже третий год он занимал должность кустового охотоведа в среднем течении реки Колымы – то есть являлся лицом, исполняющим правоприменительные функции, выражаясь современным русским новоязом. А значит, с милицией он работал в самом тесном контакте – теснее не бывает, даже служебную комнатку ему выделили в отделении участка. Местные менты постоянно ездили с ним в рейды – а иногда и брали его с собой, уважая за физическую силу, здравомыслие и фактическое неупотребление алкоголя. Год назад они с участковым Черникиным даже пережили совместную перестрелку на озере Чировом, когда на Шукайской рыбалке у Витьки Комарова случился приступ белой горячки, в котором он отражал наступление на зимовье чуть ли не батальона чертей. То есть основания побаиваться милицейских у Маканина, как и у любого другого гражданина РФ, были, но не такие большие, как могло бы показаться на первый взгляд.

Поэтому он колебался недолго, а затем подошел к трупу.

Человек был страшно, ужасно истощен. Руки его иссохли до состояния скелета, свободная, грубо тканая одежда пузырилась на теле. Весь он был облеплен клочьями торфа и землей.

Маканин ткнул труп рукояткой удилища. Ответом был глухой деревянный стук.

Итак, этот человек выпал на берег из вечной мерзлоты, где он пролежал неведомо сколько лет. Очень старые дела.

Об этом говорило решительно все – от структуры ткани, напоминающей грубую дерюгу, до очевидно самодельных сапог (тут Маканин обошел труп и поглядел на подошвы), сшитые из лосиной шкуры звериными жилами.

И тем не менее для освидетельствования тела нужно было вызывать милицию.

На террасе, где-то неподалеку, крэкнул ворон.

Маканин достал из кармана несколько патронов 16-го калибра с яркими гильзами и разложил их вокруг трупа. Потом вернулся к своему «Крыму», оттолкнул его в улово, завел мотор и помчался в поселок.

Большая река