Арктика. Эльдорадо дичи или "белая пустыня"?
«Север – воля, надежда, страна без границ». На самом деле подавляющее большинство охотников мечтает поохотиться в двух А: в Африке и Арктике. Причём для нашей страны Арктика кажется более романтичной, более доступной и более желанной. Это от традиций советского и русского (ещё старого имперского) воспитания (Семён Дежнёв, Великая экспедиция, Врангель, Матюшкин – да статьи не хватит перечислять), русской и переводной литературы (от Максимова до Куваева и Мифтахутдинова), да и от особенностей нашей страны, которой этой Арктики принадлежит чуть меньше половины. Вся известная и переведённая «арктическая» литература в России так или иначе связана с приключениями, а приключения – с охотой.
Восприятие же Арктики через такую призму всегда чревато некоторыми искажениями. В частности, после чтения многих научно-популярных книг, и тем более беллетристики, может сложиться впечатление об Арктике как о крайне богатом дичью крае. Как и в каждом таком утверждении, в нём есть некоторые фрагменты правды, но их не так уж много.
В Арктике огромное количество птиц. Там расположены одни из самых массовых гнездовий пластинчатоклювых – гусей и уток. Но длится этот период изобилия очень недолго – буквально три месяца. Птицы прилетают, выводят птенцов и практически сразу после того, как они могут подняться на крыло, улетают на места осенних кормёжек и зимовку. Все. Ну вот вообще. Упомянутое птичье изобилие заселяет только приморские и приречные заозёренные низины, в горах же и низкогорьях (которые составляют около 40% площади всех арктических территорий) живут немногочисленные кулики и поморники. Зимуют в Арктике только белые куропатки (и те стараются откочевать в зону лесотундры) и вороны в местах концентрации оленьих стад.
Дикие северные олени – действительно массовый вид, заселяющий арктические тундры, но, опять же, преимущественно в летнее время. Да, есть отдельные группировки, обитающие на изолированных арктических островах и местами даже там процветающие, – но в основном дикий северный олень с наступлением зимы массово откочёвывает в лесотундру и дальше – в северную тайгу. Вообще, стада дикого северного оленя – это ещё один источник мифов об арктическом богатстве дичи. Дело в том, что олень – зверь, постоянно перемещающийся с места на место и при этом склонный к стадному образу жизни. Летом стадность помогает ему избегать кровососущих насекомых (комара на единицу площади в тундре не так много, как принято считать, поэтому, когда олени сбиваются в группировку больше нескольких сот штук, комары как бы «размазываются по массе»). Зимой же большая группа оленей эффективнее разбивает и раскапывает снег, что позволяет выживать небольшим и слабым животным. Так вот, стада эти велики и изобильны, но Арктика – ещё больше. И вы легко можете находиться в соседней от полного оленьего изобилия долине и не встретить ни одного зверя за сезон. И когда они пойдут в противоположную от вас сторону, тоже их не встретить. Поэтому даже авиаучёты дикого северного оленя – в значительной степени вампука. Я вспоминаю, как в 1984 году мы пытались учесть дикого северного оленя на Чукотке с помощью авиации, имея почти двести часов лётного времени. И с большим трудом насчитали и вывели с помощью всякого рода математического аппарата и экстраполяции цифру в 20 тысяч голов. А потом, летом, на сплаве столкнулись всего с одним скоплением численностью более 30 тысяч…
Не откочёвывает в лесотундру по-настоящему арктический вид копытных (и единственный, наверное, которого можно так назвать) – овцебык. Он способен питаться такой малостью, что даже чемпион номер два по выживанию в суровых климатических условиях – снежный баран – кажется по сравнению с ним гурманом Лукулловой школы. И да, снежный баран тоже встречается в Заполярье, но проникает туда по свойственным местообитаниям – хребтам и плато. Он, в общем-то, и южнее живёт в местах немногим лучше.
Возле стад северного оленя и немногочисленных групп овцебыков и снежных баранов крутятся волки. Летом их пищевой спектр достаточно широк, а вот зимой они садятся на сугубо мясную диету. Учитывая, что зима в этих широтах длится восемь и более месяцев, влияние их на копытных становится решающим.
В долинах рек и ручьёв, в которых ютится чудом сохранившаяся кустарниковая растительность, водятся зайцы. Зайцы живут как средний и мелкий бизнес – по синусоиде. Года три-четыре они пребывают на пике численности, счастливы и питают многочисленных местных хищников, а потом перемирают все вдруг и тихонько начинают наращивать массу, чтобы лет через 7–10 снова достигнуть пика. То же самое касается и белой куропатки.
Песцы и лисицы живут мелкими мышевидными грызунами, росомаха – типичный лесотундровой зверь и делает вылазки в классическую арктическую тундру только в период крайнего изобилия кормов в ней.
Ну и чисто арктическими являются два вида, которые издавна считаются одними из самых почётных для охотников, – морж и белый медведь. И первый, и второй сильно зависят от сочетания пространств льда и открытой воды.
Вывод из всего вышесказанного напрашивается простой: Арктика – территория хоть и романтическая, но в отношении дичи чрезвычайно скудная. Легенды об изобилии Арктики рождаются или от посещения массовых гнездовий водоплавающих птиц, или от встреч с кочующими стадами северных оленей. Недавно я перечитывал книгу Хэмптона Сайдза «Царство льда» об одной из самых трагических арктических экспедиций в истории – Делонга. Так вот, большая часть его группы, да и сам Делонг, после крушения «Жанеттты» погибли в устье Лены – местах, которые летом буквально лопаются от дичи.
Здесь, наверное, правильнее мне оговориться, что я рассказываю о «настоящей Арктике», то есть территории, расположенной за Полярным кругом и покрытой типичными арктическими ландшафтами – тундрами и арктическими пустынями. А что до доступности – подавляющее большинство африканских охот (наверное, за исключением «Большой пятёрки») стоят меньше, чем арктические.
Довольно большое количество людей, обитающих преимущественно в городах, обуяно идеей, что есть какие-то «севера», на которых дичи – невероятное количество. Медведей как зайцев, а зайцев миллиёны. Во-первых, это, в значительной степени, влияние совершенно психологического феномена «за морем и телушка – полушка». Во-вторых – следствие рассказов местных мужиков, которые оперируют всякими баснословными числами убитой на оном Севере дичи. И эти люди, поведясь на «северные рассказы», помноженные на ощущения телушки и полушки, приезжают на Север и обнаруживают: и птицы, и того же зверя там нисколько не больше, чем в том же Подмосковье. А чаще всего – меньше. В этом нет ничего удивительного. Дело в том, что дичи на Севере не БОЛЬШЕ, как по странному недоразумению кажется многим людям, а ГОРАЗДО МЕНЬШЕ, чем в той же средней полосе. И иначе быть не может в принципе – по закону сохранения энергии. И с искоренением браконьерства в частных хозяйствах и развитием биотехнии везде в зоне южной тайги и широколиственных лесов зверя будет несравнимо с каким-нибудь Кольским, Гыданом или Чукоткой.
Просто на Севере возможны какие-то оазисы, в которых зверь концентрируется, или сам зверь ходит такими оазисами (как северный олень). Но и с оазисами бывают промашки: там оленеводы подкочевали, всё выбили до центра Земли, или сам по себе зверёк куда-то делся – и всё, прощай пристрелянные места. Поэтому на северах результат даёт просто (ВНИМАНИЕ: ВСЁ ВМЕСТЕ!)
а) знание мест;
б) широкий охват территории. Который невозможен без широкого использования НАДЁЖНОГО мототранспорта.
Про рассказы местных
Помнить надо про то, что а) впечатления у людей копятся годами; б) плохое забывается, хорошее расползается в размерах; в) все эти люди прекрасно знают свои угодья и г) они не очень ограничены во времени.
В то время как бизнесмену из Европы, приехавшему на десять дней, НЕВОЗМОЖНО участвовать в переезде на двести километров на вездеходе в сторону (потому что двести кэмэ в одну сторону есть четыреста кэмэ в обе, для начала); для местных характерен будет такой диалог:
– Чё, поехали на Чорную сопку, три года назад мы под ней трёх сохатых видали?
– Да ну, махнём лучше к Сугудаху, мне Лёха Оличан рассказывал, как он в марте там двенадцать штук на одном пятаке встретил.
– Может, до марта и подождём?
– А щас чё делать надо?
– А хрен с тобой, поехали под Чорную, там и недалеко, всего шестьдесят вёрст.
– А там не убьём?
– Тогда на следующий год попробуем...
Про аутфитерские рекламы
Надо сказать, что довольно часто мне приходится и видеть в рекламах, и слышать претензии со стороны приехавших охотников, которые крутятся вот вокруг чего:
– В рекламе написано: возможен волк, росомаха, северный олень, соболь, глухарь... А съездили – где этот волк с росомахой?
А волк с росомахой в этом месте, выражаясь биологическим языком, «присутствуют как виды» – то есть их и охотники-промысловики, бывает, не каждый год видят. А теоретически – да, возможны, раз в десять лет их и стреляет кто-нибудь. Так что вроде бы и не враньё... То есть на северном аутфитерском языке слова «сопутствующие виды» означают «если вы этого зверя случайно убьёте, то денег мы с вас за него всенепременно возьмём согласно прейскуранту». Ничего больше.
Про любимых всеми снежных баранов
Это мало того что немногочисленный вид, он ещё и оазисно распространён; кроме того, из-за постоянного вертикального перемещения способен скрываться даже в местах, где живёт совершенно точно, дней по пять-шесть. Примитивно: почувствовали зверьки, что что-то не то, забились под обрыв и живут на непросматриваемом пятаке дней несколько. Почему так могут? Потому что калорию баран получает буквально из камня, переваривает всё, кроме минеральной подстилки. Поэтому гарантированная охота на снежного барана возможна лишь там, где несколько десятков, а не пять – десять зверьков живут на десятке сопок.
Так что, поезжая на охоту на Север, сильно на северные богатства не рассчитывайте. На юге дичи всегда будет больше.
Автор: Михаил Кречмар
