ВЕСЕННИЕ ВОСПОМИНАНИЯ
Природа любого отдельно взятого человека неповторима, и ощущение наступающей весны на мозги каждого индивидуума влияет по-разному. Автор этих строк появился на свет и первые тридцать пять самых счастливых лет своей жизни почти безвыездно провел в затерянном на бескрайних колымских просторах небольшом национальном якутском селе.
Благодаря новой государственной политике, из-за которой было уничтожено и стерто с лица земли девяносто процентов до того вполне преуспевавших поселений Магаданской области, нашей семье пришлось навсегда уехать из родных мест.
Тепло в края, в которых мы уже почти пятнадцать лет проживаем, приходит раньше, чем дома, и порывы первого весеннего ветра несут прямиком в сердце целый сонм ярких, слегка приправленных горечью образов. Душа рвется назад, на просторы Тасканской долины. Все плохое давно забыто, и в памяти всплывают только самые счастливые мгновения. Весной все старые инстинкты и чувства обостряются - и тогда копошащаяся в снегу у мусорного бака светлая голубка кажется готовящейся взлететь с диким хохотом белой куропаткой, а замеченный краем глаза колышимый ветром черный мусорный пакет на вершине дерева представляется глухарем, токующим на ветке.
В ушах звучит хруст подмороженного за ночь снега на широкой охотничьей лыжне, шум течения Таскана, так и норовящего плеснуть ледяной воды за отвороты высоких болотных сапог, первое осторожное пощелкивание каменного глухаря в раннем утреннем сумраке. В груди нарастает знакомое волнение, а память сама воскрешает картины такого близкого и далекого одновременно прошлого. Мысленно я уже там, на родине, и первые моменты пробуждения от долгого зимнего сна природы Центральной Колымы (или, как говорят в колымской столице, «трассы») невольно сами выстраиваются в цепочку светлых воспоминаний.
До перелетных птиц и начала весенней охоты еще далеко, и первыми вестниками весны становятся две совсем не певчие, а вдобавок к тому еще и черные как смоль птицы. Первая из них - ворон, персонаж многих северных сказок и легенд. Птица, сколь глубоко северными народами уважаемая, столь часто и становящаяся в их же преданиях объектом насмешек. Первое, думается, происходит от того, что ворон не вертит хвостом и даже в самые лютые морозы остается верен избранной территории. Ну а добродушное подтрунивание проистекает все из той же обыденности - о ком еще рассказывать забавные истории, как не о ближнем соседе, которого видишь каждый день!
Тут, кстати, нужно кое-что прояснить. Нисколько не сомневаюсь, что большинству читателей предлагаемая мной информация известна, но очень многие мои знакомые выслушивают ее с удивлением. Так вот, ворон и черная ворона – разные птицы. То бишь как есть ворон-самец и ворон-самка, так и у ворон так же существуют свои вороньи семьи.
Черная ворона – птица ветреная, с наступлением зимней стужи сбивается в стаи, откочевывает из наших мест в поисках лучшей доли и возвращается только весной. Эти близкие родственники не только не склонны к созданию разнопородных семей, они люто враждуют. Несмотря на большие размеры, проигрывает в небесных баталиях чаще всего ворон. Любо-дорого понаблюдать весной за напряженным воздушным сражением, когда бедолага-ворон всячески уворачивается от нападающей на него со всех сторон стаи воронья.
Однако все это будет потом, а пока же небо всецело принадлежит семье воронов. И с первыми еще едва заметными намеками на весну они начинают свои свадебные игры. Вороны гоняются друг за другом, звонко кричат и выделывают в воздухе немыслимые кульбиты. Но стоит постороннему ворону-одиночке в поисках общения либо пищи завернуть на их территорию, все игры сразу заканчиваются. Пара немедленно набрасывается на пришельца и с позором его изгоняет. Возле нашего жилья на самом краю поселка много лет кормилась семья воронов, которых можно было легко распознать: огромный старый самец имел прямо посередине своего видавшего виды хвоста белое перо. Вороны живут долго, и я надеюсь, что они или их потомки благополучно пережили все минувшие морозные зимы и по сей день по-прежнему встречают весну криками и воздушными играми.
Второй весенний глашатай, не менее черный и такой же горластый – дятел желна. У него, правда, траурное одеяние оживляется яркой красной шапочкой (у кавалера она большая, от клюва во всю голову до самой шеи, у его подруги – совсем маленькая, в виде красной «искры» на макушке). В отличие от ворона желна не устраивает авиашоу, его конек – барабанный бой. Когда-то в поселке лучшими музыкальными инструментами дятлов были столбы электролиний, сухие, твердые и звенящие при ударе.
Сегодня, после того как в середине двухтысячных оставшиеся без электричества и брошенные на произвол судьбы последние жители села распилили и сожгли в печках большинство столбов, залетевшему в село и обуянному страстью к самовыражению желне нужно еще порядком полетать и найти пригодный к употреблению «барабан». Конечно, в конце концов нужный столб находится, и весеннее солнечное утро долго оглашается повторяющимися раз за разом лихими барабанными трелями и резкими призывными криками. Иногда разгоряченному жениху негромко откликается приятным мяукающим криком его черная подруга.
С каждым новым утром ощущение наступающей весны все больше усиливается. На дорогах появляются первые проталины, и небо над головой временами взрывается оглушительным гомоном сотенных стай чечеток. Всю зиму эти маленькие птички небольшими стайками деловито облетали заросли полыни и лебеды, щебеча негромко и мелодично. Но долгожданное тепло совершенно лишило их привычного спокойствия и превратило в громогласных нарушителей тишины.
Не за горами уже и одно из самых чудесных природных колымских явлений – ток каменного глухаря. В дальних закоулках моей детской памяти и по сей день хранится самое первое связанное с этой великолепной птицей воспоминание.
- В следующий раз, когда пойду на охоту и принесу глухаря – подарю тебе хвост, и ты повесишь его у себя на стенке! – пообещал однажды отец, заглянув за мной и взяв с собой в лес на прогулку.
К тому времени они с мамой уже не жили вместе, виделись мы с ним нечасто, и я долго и терпеливо ждал, мысленно представляя у себя в изголовье огромный глухариный хвост, широко раскрытый веером. Манящая картинка заполняла все мои детские мысли, но отец больше не заводил разговоров о хвосте. Может, просто забыл, а может, глухари на охоте не попадались - а я никак не решался напомнить ему об обещании. Из жизни отец ушел, когда мне не было еще и двенадцати, и свою затаенную мечту пришлось осуществлять самому спустя уже многие годы.
Впервые взяв после двадцати лет в руки свое первое ружье и выяснив из рассказов знакомых охотников примерное расположение заветных мест токования, я принялся не спеша самостоятельно познавать всю науку глухариной охоты. Выходил из дома после полуночи, брел по полям, лесам и плесам десятки километров, разбивал в облюбованном месте бивак и даже успевал соснуть часок-другой, свернувшись у тлеющего костра
Еще затемно из чащи раздавалось первое пробное щелканье. Сонливость снимало как рукой. Наспех перекусив, я шустро собирался, а потом шагал по лесной дороге, ломая сапогами хрупкий ледок на замерзших лужах. Пробирался сквозь кусты, стараясь не хрустеть ветками и подойти как можно ближе к источнику звука, а сделав это, снимал с плеча свою старую одноствольную бескурковую «ижевку», ложился на мягкий зеленый мох и полз вперед, прячась за деревьями.
Ни с чем не сравнимое чувство всепоглощающего животного азарта охватывало в эти мгновения все мое естество, адреналин заставлял учащенно колотиться сердце и стучал в мозгу десятками молоточков. Черный неясный силуэт на земле мелькал среди кустов и веток. Не особо доверяя рассказам о глухариной глухоте, я, тем не менее, здраво рассуждал, что и человек, и птица в процессе распевания во все горло песни поневоле начинают слышать окружающие звуки хуже обычного. А потому старался ползти во время самого пика концерта - и неподвижно лежал в его перерывах. А как екало и замирало сердце при звуках хлопающих крыльев глухаря, невидимого за кустами – мне все время казалось, что осторожная птица заметила своего обидчика и улетает прочь от опасности. Однако чаще всего оказывалось, что возбужденный токовик просто невысоко подпрыгивает в танце для разнообразия и перепархивает с места на место.
Трудно описать словами моменты, когда уже не оставалось никакой возможности подкрасться поближе. Надобно к тому же заметить, что мое ружье, пусть никогда при стрельбе и не подводившее, было старше меня ровно на десять лет. Патроны в нашей удаленной на шесть с лишним сотен километров от ближайшего охотничьего магазина местности были чаще всего самозарядными (да и хроническое безденежье не позволяло купить новые), а потому требовались недюжинные терпение и сноровка, чтобы перед выстрелом подобраться к добыче почти вплотную.
Наконец бродящий и шумящий красавец мелькает в прорези прицела. Мушка оказывается вровень с расплывающейся в фокусе прищуренного правого глаза черной фигурой, поднимается выше, на уровень вздернутой вверх краснобровой головы. Гулко хлопает выстрел, место действия на несколько мгновений затягивает облако дыма. Я резко срываюсь и, перезаряжая на бегу ружье, несусь со всех ног к бьющейся среди кочек долгожданной и желанной добыче…
Вскоре мне стало ясно, что пресловутый глухариный ток – это не ровная танцевальная площадка, а десятки километров болот, кустарника, редколесья, самой настоящей тайги, а иногда даже крутого речного берега. Что являться туда в апреле, когда везде еще лежит предательски хрустящий под ногами снег, с моим допотопным вооружением бессмысленно, и лучше дождаться появления широких майских проталин. И что удачно и результативно поохотиться здесь можно, лишь успев добраться до тока первым, и еще на второй день после первого. Позже напуганные выстрелами глухари потревоженной местности держатся настороже, и для их добычи необходима охотничья амуниция посерьезней.
А еще я исполнил свою давнюю детскую мечту, овладев со временем искусством таксидермии. И мой маленький сын не только перебирал пальчиками перья всех добытых отцом глухарей и с удовольствием жевал их жесткое мясо, но и видел (и продолжает видеть) в доме большие черные чучела с распущенными веером хвостами с самого момента своего рождения.
Охотничья весна между тем продолжается, река неспешно освобождается из ледовых доспехов, и в самом конце апреля – начале мая прилетают первые утки. Сначала появляются рыбоеды - крохали, которых можно спугнуть на реке задолго до массового прилета сородичей. Мясо их невкусно, но сам вид прилетевших уток заставляет многие азартные сердца биться сильнее.
Мужское население поселка – и охотники, и браконьеры (последних в колымской глубинке всегда было больше) - с нетерпением ждут начала охоты. Все мало-мальски удобные для охоты и рыбалки участки реки давно имеют своих негласных хозяев. Почти на каждом таком месте давно построены более или менее добротные жилища (у нас они назывались «будками»), возраст некоторых из них насчитывает не один десяток лет. Эти охотничьи угодья зовутся именами их основателей или отражают в названиях характерные особенности – Аксеновский плес, Константиновский плес, Будка Гуся, бухта Севастополь («потому что там каждую весну стрельба, как на Севастополе»).
В день открытия охотники и браконьеры еще затемно бредут к облюбованным местам разными путями. Если первые ступают по лесным дорогам смело, громко разговаривают и никого не боятся, то вторые держатся ближе к обочинам, говорят мало и тихо, чутко вслушиваются и зорко вглядываются, готовые при малейшем намеке на звук мотора или отблеск фар скрыться за деревьями. Несмотря на все предосторожности, неожиданные встречи с охотоведами и милицией случались, нелегальные ружья отбирались – но почти всегда это происходило без протокола, а изъятое ружье чаще всего рано или поздно продавалось через третьи руки и всплывало в другом поселке у нового владельца.
На облюбованном плесе из подручных средств возводился скрадок – массивное сооружение, похожее на крепость, собранное из приволоченных от ближайшего затора толстых стволов плавника и замаскированное наносным речным хламом помельче. Напротив скрадка растягивались на длинной капроновой нити или толстой леске один или несколько рядов резиновых манков. Грузилами служили камни, подобранные тут же на берегу и крепящиеся к веревке с помощью резинок, нарезанных из велосипедной камеры.
Наконец скрадок построен, все приготовления завершены, и его хозяин занимает свое место. Тянутся долгие минуты, а то и часы ожидания. И вот в полутьме слышится долгожданный посвист крыльев, прилетевшая спозаранку ранняя утка плюхается в манки - и теряется среди них. И тут немудрено ошибиться - картинка в прицеле плывет в сумерках, и в пылу азарта каждый колышимый течением резиновый муляж кажется живой птицей. Иной раз после второпях сделанного выстрела живая и невредимая утка в панике улетала, а давший маху охотник с ругательствами заходил в реку и выбрасывал на берег полузатонувшие продырявленные дробью манки, пригодные в это утро разве что для отбрасывания вермишели.
Первыми на Колыму прилетают речные утки – гоголи, шилохвости, свиязи и чирки-свистунки. Вообще, в среде охотников и браконьеров колымской глубинки утки распределяются, как и в научных кругах, на две разновидности – «речные» (они зовутся так и учеными) и «морские» (по-книжному – нырковые). Каждая утка имеет свое местное прозвище, иногда созвучное официальным названиям. Шилохвость, к примеру, зовется «шилка». Свиязь – «связь», «связист» или «свистун». Красавца клоктуна называют «квохтун», а широконоску – «мехлопатой» (я слышал еще оригинальное «смехлопата»).
Морская утка прилетает ближе к двадцатым числам мая, и тогда в воздухе стоит гул реактивного самолета – это рассекают воздух стаи хохлатых чернетей («хохлатый черень»). Почти одновременно летит и морская чернеть («седой черень»). К тому времени река уже полностью вскрылась, многие удобные для охоты плесы уходят под воду, и некоторые особо упертые охотники уходят на промысел к таежным озерам. Там, живя по нескольку дней в стоящих на берегу «будках», постреливая налетающих уток и складывая добычу на вечную мерзлоту под мох в выкопанных тут же неподалеку «якутских холодильниках», они ждут прилета турпана – крупной, черной и очень жирной утки. На еще не растаявших льдинах иногда случалось встретить птиц для этих мест совсем экзотичных. Так, живя несколько дней весной с друзьями на одном из самых живописных озер долины под названием «Белый ключ», однажды мы стали свидетелями появления маленькой стайки легендарных куваевских «птиц капитана Росса». Небольшие миниатюрные чайки нежнейшего розового окраса с темным ожерельем на шее, опустившиеся по дороге к местам гнездовий отдохнуть и гуляющие по белому льду – это было незабываемое зрелище.
Лес между тем покрывается зеленью, и в воздухе висит опьяняющий аромат молодой лиственничной хвои. Охота закончилась, и охотники с полными добычей рюкзаками возвращаются домой. Как тут удержаться и не сорвать веточку, чтобы откусить нежные молодые иголочки и почувствовать на языке бодрящую кислинку! Но нужно быть осторожным и посматривать под ноги, ведь увлекшись всеми этими красотами, вполне можно ненароком наступить прямиком в ярко-красные брызги. Это лесной хозяин, пробудившись от спячки, соскучился по витаминам и облопался прошлогодней брусники. А может, ему просто понадобилось слабительное, ведь среди этого жидкого безобразия иногда можно увидеть легендарную медвежью «пробку».
А вскоре с наступлением настоящего тепла в долину прилетают кукушки и наполняют ее знакомой всем с детства песней. Впрочем, с возвращением этих привередливых в пище и строго насекомоядных птиц в свои права вступает лето, а это уже тема для совсем других воспоминаний.
Не забывайте родные места.
