Береговой клиф. Часть 6
?Береговой клиф. Часть 6
Что дальше?
Полуостров Курселя - 2
Главный хребет
Обрыв
Медведь на тропе
Хвост дракона
Сразу после щелчка предохранителя палатку расперла абсолютная тишина.
Соловей очень осторожно, двигая винтовку как поводок и продолжая вжимать дуло глубоко в лоб, провел Никанора внутрь палатки и, с силой опуская ствол, усадил его на свернутый спальник возле печки.
При этом наган Никанора продолжал смотреть Владимиру в живот.
Тишину прервал лязг затвора – лежавший в глубине палатки Иван передернул затвор винтовки, направив ее в сторону входа – и ни на кого конкретно.
– Что-то у нас много лишнего тут происходит, – мягко проговорил он.
И мгновенно воздух в палатке разорвал вопль орочонка Домбровского:
– Дядька Никанор! Им дедка про золото все рассказал! И Ванька – про избу под скалой!
Никанор люто сверкнул глазами, но дедка Демка завизжал «мочи крысеныша!», бабка Терентьевна грохнула Домбровского чугунной сковородкой по голове, и тот без памяти рухнул в груду шмоток.
Никанор продолжал не отрываясь смотреть на Соловья. И было понятно, что, если бы не вдавленный в лоб дульный срез, он вполне мог бы разорвать противника голыми руками.
– Что я предлагаю, – так же тихо продолжал говорить Иван, поводя стволом винтовки, которую он держал фактически на весу. – Соловей со стажером идут ко мне, выходят через заднюю стену палатки, собирают вещи и исчезают. Ружья все кладем перед этим. Кроме меня, разумеется. Терентьевна бери у дяди наган…
Шустрая Терентьевна проскочила под стволом отреза и расцепила пальцы у Никанора. Взгляд у него сразу потух, словно вместе с наганом у него изъяли какую-то внутреннюю лампочку.
Соловей опустил отрез. Сделал шаг назад – низкая палатка не давала ему разогнуться, – споткнулся, свет в глазах Никанора вспыхнул снова, и он бросился вперед на охотоведа.
Иван уставил ему ствол под грудь.
– Спокойно, дядя. Спокойно, – приговаривал он, словно успокаивая большого свирепого пса. – Пусть уходят, мы потом разберемся.
Никанор снова сел.
Соловей тем временем освободил нижнюю полу палатки от наваленных на нее чурбаков, приподнял ее, впустив в зеленую полутьму дозу серого света, и помахал рукой, приглашая Маканина выбираться наружу.
Юрий протиснулся под мягкой, пахнущей плесенью тканью, Соловей показал ему на груду таборных вещей, в которой лежали их рюкзаки.
Быстро надев их на плечи, оба странника исчезли в тумане.
ЧТО ДАЛЬШЕ?
Соловей сразу оседлал известную ему тропу, бегущую, по его словам, вдоль всего побережья, и размашисто зашагал прочь, совершенно очевидно стараясь уйти как можно дальше. Отмахав часа два (и, наверное, километров восемь), он нашел в стороне от дороги небольшую западинку, быстро перебежал туда, сбросил рюкзак и, ни слова не говоря, жестом предложил Маканину затаиться.
Туман клубился над береговым обрывом, туман клубился над тундрой, туман клубился у них над головами, вызывая в каких-то унаследованных от древних-древних предков остатках прапамяти сумрачные видения. Кроме тумана, кочек и едва угадываемой тропы в мире ничего не было.
Маканин потихоньку заснул.
Проснулся он уже под ярким летним солнцем. Вокруг него простиралась все та же буровато-зеленая равнина, впереди искрился какой-то из бесчисленных заливов полуострова Курселя, на горизонте удалялся от берега крохотных тараканчик – катер. Соловей из каких-то микроскопических былинок ухитрился сложить костер и варил чай.
Маканин глазами показал на катер. Соловей в голос ответил:
– Да ушли они, ушли. Кинонор сам был за штурвалом. На палубе я, по-моему, этого орочонка – который чумработница – видел. Вместе с ними уплыл. Так что остались дедка с одной бабкой.
– Дядя Володя, – Маканин взял в руку кружку и поперхнулся, обжигаясь чаем, – может, нам в Нелу вернуться, в милицию заявить?
– И о чем ты предлагаешь там, сиз-голубь, заявить? – ехидно посмотрел на него Соловей. – Дескать, преследует нас с наганом по тайге безумный Никанор? Неет. Здесь никакие такие заявы не проскочат. Решать эту проблему придется нам и только нам, а попутно – еще и работу государевую выполнять. Иначе мы на этих берегах за людей считаться не будем.
Он отпил из своей кружки, поглядывая на уходящий катер.
– У Никанора крышу совсем сорвало. И плохо то, что к нему, как ко всякому психу, другие сумасшедшие липнут. Вот этого орочонка взять хотя бы. Кличка его – Маугли. Родители его спились. Мать отца прирезала, убежала с тремя детьми в тайгу. Сережка старший был, лет четырнадцать тогда стукнуло. Вышел из леса он один, в прошлом году, то есть. Сейчас ему… Около восемнадцати, да. Про своих родных ничего не говорил – думаю я, сгинули они все там, куда их судьба занесла. Ничем не занимался, документов у него никаких, но осел на Неле, жил случайными заработками. Что в этом во всем плохо – это то, что тайгу он, конечно, знает, как поп требник. И если он помогать Кинонору начнет – то найдут они нас даже по следу на камне. Что, впрочем, работы не отменяет.
Он вылил остатки чая из кружки на костер, привязал завернутые в брезент кружку и чайник к рюкзаку и, ни слова больше не говоря, двинулся дальше по тропе.
ПОЛУОСТРОВ КУРСЕЛЯ-2
Исследователи брели вдоль извилистого берега полуострова, каждые три часа останавливаясь на небольшую чаевку и проводя предварительную разведку местности – то есть пробегая вперед метров на триста-четыреста без рюкзаков и осматривая возможные ложбинки и впадины, по которым к ним могли бы подойти непрошеные гости.
Вместо них в третьем по счету распадке Маканин обнаружил медведицу с тремя изрядно подросшими отпрысками. Впрочем, звери никакого беспокойства не доставили, а просто укатились шариками вниз к берегу моря.
Гораздо больше Маканина волновал постепенно вырастающий впереди холм.
Этот холм, маячивший сперва небольшим темным горбом прямо по ходу движения, за последние шесть часов вырос в массивный изрезанный скальный хребет, превосходивший по высоте все прежде виданные Юрием сопки. В узких щелях между спускающимися к самой воде скалистыми гребнями белели нерастаявшие снежинки, пространство между ними было равномерно заполнено бутылочно-зеленым каракулем кедрового стланика и торчащими пиками скал-останцов. На самом перегибе хребта маячило циклопическое скопление огромных валунов удивительно правильной формы, словно бы какие-то чудовищные великаны собрались строить там укрепление, полностью под стать себе и своим противникам, да так и остановились на середине сооружения фундамента. Чуть поодаль на самой верхней точке стояла огромная стела, высотой не менее пятнадцати метров – словно памятник тщете усилий неведомых строителей.
– Вот бы туда забраться, – восхищенно проговорил Юрий. Сейчас для того, чтобы как следует разглядеть чудовищный скальный развал, ему уже нужно было сильно поднимать голову.
– На хрена? – удивился практичный Соловей. – Нам верхом идти совершенно бессмысленно. Там медвежья тропа крутится в стланике, через который совершенно ничего не видно. А у нас задача стоит не просто пройти из точки А вточку Б, но пройти со смыслом. С толком, так сказать. Зверей посчитать.
– Может, понизу? – предложил осмелевший Маканин. На пятый день маршрута, да еще побывав в роли живца для медведя, он уже считал себя вправе высказывать свои предложения.
– Внизу, судя по всему, сплошной непропуск, – хмыкнул Соловей, не от- рывавший объективов бинокля от выраставшей перед ним грозной стены.
– Но не ссы, выкрутимся. Думаю, бараны где-то в верхней трети должны были тропу натоптать. Будет она, конечно, хреновая-хреновая, как и все тут, впрочем. И идти над обрывами почти все время. Но с нее хоть какой-то обзор будет открываться. Ну и по следам на такой тропе тоже многое понятно будет – что там со зверями творится. Но мы прямо сейчас туда не полезем. Сперва заночуем.
Они выбрали небольшой уютный распадок, по бокам заросший густым стлаником, нависавшим с обеих сторон, как крылья бабочки. По дну струился небольшой ручеек.
– То что надо – резюмировал Соловей. – И вода, и укрытие.
Он развел под стлаником небольшой костерок, дым от которого спрятался среди переплетения ветвей, и разогрел две банки тушенки.
– Интересно, где Ваня ночует? – поинтересовался Маканин.
– Хороший вопрос. Это в зависимости от того, как он свою миссию воспринимает, – хмуро отозвался Соловей.
– Сейчас Иван нас сильно выручил, конечно. Впрочем, и без него бы обошлись. Дедка чего-нибудь придумал бы. Но надо понимать, что то, что Ванька нас так ловко разнял, совсем не значит, что он на нашей стороне. Просто начать стрелять там, в палатке, было бы самым глупым делом, которое можно только придумать. Вот Ванька и помешал. Но это не исключает того, что Ванька так же тихо помешался на идее Киберова богачества, как и Кинонор. И тогда Ванька будет для нас гораздо опаснее. Ведь что Кинонор делает, – Соловей бросил быстрый взгляд в сторону моря, словно ожидая увидеть в просвет между ветвями уродливый серый катер, спускающий на воду лодку с вооруженной командой. – Он скачет от одной точки нашего вероятного появления до другой на корабле, рассчитывая, что мы где-то появимся с сундучком старого Флинта. Ну или с какими-нибудь деталями от этого сундучка.
– Или нам пятки можно будет поджарить, как его отцу, – напомнил Маканин.
– Может, и так. Но в любом случае Кинонор – человек морской и будет пасти нас с моря. А Ваня – тот пойдет сопками и появится у нас на плечах именно тогда, когда мы этого ожидать не будем. Он – настоящий индеец, Ванька-то наш. Настоящее не бывает.
В этот момент Маканина пробила дрожь. Потому что за этими словами он увидел другую половину этой правды – самым настоящим из всех виденных им пока индейцев был пока Соловей. И он не был уверен, что за все время, которое ему здесь предстоит провести, он увидит лучшего.
– Что мне не нравится по-настоящему, – продолжал смотреть на море Соловей, – похоже, на этом берегу кладоискательская лихорадка расползается как зараза. Не дай бог, если так дальше пойдет, к концу экспедиции нас в устье каждого ручья будет подстерегать толпа жадных немытых граждан с воплями «дай миллион, дай миллион»!
– А почему они все на вас, дядя Володя, думают, будто вы точно знаете, где этот клад лежит?
Соловей встал и прошел к берегу, на галечную бровку.
– Гляди, Юра. Вот вроде маленькие камешки катаются. В полкулака и меньше. Но – по всему берегу. Которого здесь без малого три тысячи километров. То есть двигаются сейчас перед нами сотни и тысячи тонн породы.
Он взял серый голыш и бросил на линию прибоя.
– А ведь клад у Кибера, оказывается, был.
ГЛАВНЫЙ ХРЕБЕТ
Соловей дал Маканину выспаться, после чего товарищи перешли устье небольшой речки. Здесь они остановились, и Владимир очень придирчиво выбрал в лиственничном мелколесье два небольших ровных деревца – метра под два с половиной. Развязал рюкзак, вынул из него большой нож, срубил оба под основание, зачистил от коры и веток и протянул одно Маканину.
– Надо было пораньше это сделать, но пока дорога легкая, о палке и не вспоминаешь. А тут без них хреновато придется – дорога впереди очень сложная. – Он поднял глаза, проведя взглядом по иззубренному хребту, который, словно гигантский лежащий дракон, уходил за горизонт. – И длинная. Километров 20 по этой страсти ковыряться придется. Хорошо если не придется ночевать на обрыве. Вот посмотри, – он выхватил шест из рук Юрия и ловким жестом приставил его под углом к его плечу, – обрезать надо так, чтобы можно было его под небольшим градусом вставить себе подмышку и в таком виде обеспечить себе дополнительную устойчивость. Сделать из себя треножник то есть. Очень в таком виде удобно из бинокля обсматриваться. – Он в несколько ударов обрубил палку до нужной длины. – Закруглишь потом на привале. Нижний конец – комель.
Проведя такой примитивный ликбез, он зашагал по протоптанной поперек долины ручья тропе, напоминавшей в этом месте – от частого посещения – достаточно глубокую канаву.
Канава эта плавно втекала в стланиковые заросли на другом берегу, который сразу переходил в подъем. Кедрач оказался выше человеческого роста, и путешественникам пришлось даже по тропе двигаться, согнувшись в три погибели.
– Медведи – они вот такие, – показал Соловей себе под диафрагму во время одной из передышек, – им прочищать тропы без надобности. А больше никто этой дорогой здесь и не пользуется. Надо, надо выходить нам на оперативный простор...
Соловей придирчиво искал среди всяких отходящих в сторону мелких стежек ту, которая бы уходила на самый склон и в итоге пересекала бы его посередине.
Ну и нашел.
Узенькая полоса утоптанной земли тянулась где-то в две трети крутого склона, переходящего временами в обрыв.
В лучах позднего утреннего солнца она читалась на нем словно причудливо изогнутый тонкий ручеек, текущий поперек склона в темноту драконьего бока, куда-то в чащу торчащих вертикально скал и гигантских валунов.
– Бараньи тропы «читаются» на мягкой земле в совершенно определенное время суток, – пояснил Соловей, – я потому специально тебя попозжа раз-будил. В сумерках мы б хрен нашли ее. Теперь уже все – поймали. Главное – не упустить.
Упустили они ее буквально через километр. Тропа вильнула раз, два, а потом исчезла в россыпи громадных серых гранитов.
Соловей не обратил на это никакого внимания. Он просто вскочил на ближайший валун и поскакал по куруму прямо как был, со станковым рюкзаком и в болотных сапогах, ловко орудуя лиственничным шестом – то отталкиваясь им от камней, то опираясь на него, то прощупывая устойчивость стоящего впереди камня, а то и вовсе используя как балансир.
Маканин сперва почувствовал себя неуверенно, но быстро освоился. Он понял, что посох сам подсказывает, как надо им работать – куда ставить, как оттолкнуться, а как просто поворотом тяжелого окончания сориентировать свое движение во время длинного шага или короткого прыжка.
Так, где прыгая, где карабкаясь, они преодолели каменную россыпь минут за сорок. Здесь Соловей остановился.
Они находились на краю мелкокаменистой серой осыпи, протянувшейся едва ли не на километр. За ней зубчатой пилой почти сплошных скал вырастал гребень, опускавшийся от вершины хребта прямо к воде – один из многих, которых им предстояло преодолеть по пути.
Но остановился Соловей не поэтому, а потому, что по осыпи, метрах в трехстах выше них не торопясь двигалось, вытянувшись в цепочку, стадо из шести красивых баранов-рогачей.
– Красавцы, – прошипел Владимир, – каждый не моложе десяти лет, трем впереди – не меньше двенадцати...
Не обращая внимания на людей, мощные изящные звери скрылись за скальной стеной.
– Ну, вот тропа, – ткнул Соловей в серую змейку, неторопливо выползшую из-под камней, – ей и идем...
Стена скал, вырастающая впереди, перестала казаться непроходимой. По мере приближения она распадалась на множество фрагментов – отдельных скал, за которыми просвечивали светлые пятна следующего открытого пространства.
Послышался дробный стук, и на вершины останцов вылетели снежные бараны – восемь самочек с изогнутыми короткими рожками и пять нелепых большеглазых коричневых ягнят. Вылетели и застыли возле самых вершинок скал, словно пластмассовые фигурки из детского зоопарка. Только подергивали ушами.
– Это они от нас, – резюмировал Соловей. – Что происходит – не поняли, но на всякий случай встали на отстои. От волков они так спасаются. Людям же только задачу облегчают. Если надо – стреляй щас по ним как в тире.
Звери, услышав его голос, только повернули головы в их сторону. Исследователи тронулись дальше. Через десять секунд все стадо кубарем скатилось вниз со скал, оставляя за собой дробный перестук копыт и облачко желтоватой пыли.
Проход через стену скал занял минимум времени. При приближении к каменной стене в отроге открылся узкий сквозной проход, в который и уходила баранья тропа, выныривая на другой стороне на такую же осыпь, протянувшуюся, как показалось на первый взгляд, на километр.
Как показалось...
И выяснилось, что показалось зря.
ОБРЫВ
Пару столетий тому назад эту часть земной коры, вытянувшейся подобно хребту гигантского пресмыкающегося вдоль берега Охотского моря, ударило землетрясением.
Землетрясение было небольшим – по меркам мелких двуногих лысых обезьян, заполонивших планету и принявшихся все исчислять в своих обезьянских измерениях, баллов шесть, не больше.
И все было бы хорошо, если бы горный склон уже много тысячелетий не подтачивала едва заметная странная болезнь.
Вдоль хорошо развитой кварцевой жилы, протянувшейся метров на шестьсот и уходящей вглубь, к самым корням гор, день за днем, ночь за ночью, дождь за дождем, туман за туманом, мороз за морозом, оттепель за оттепелью склон точили самые малые, но самые разрушительные силы природы. Точили его сотни, если не тысячи лет, ежечасно, ежесекундно.
И когда несильный земной толчок чуть всколыхнул застывшую поверхность планеты, несколько миллионов тонн горной породы пришли в движение и с грохотом, сравнимым с грохотом вулканического взрыва, сложились вниз, частично провалившись в новую складку земной коры – геосинклиналь, частично – высыпавшись в море, образовав новый валунный пляж. А на склоне зазиял огромный, многосотметровый, практически отвесный обрыв.
И Соловей с Маканиным обнаружили его только тогда, когда подошли вплотную.
Соловей остановился, оперся на лиственничный посох и принялся рассматривать гигантский шрам Земли. Перед этим, правда, он произнес целый ряд непечатных выражений – не менее пятидесяти, все очень быстро и весьма эмоционально.
Тропа, естественно, шла вплотную к верхней кромке этого грандиозного геологического образования.
Всласть поматерившись и убедив себя, что никаких непреодолимых препятствий на пути нет, Соловей двинулся вперед, предложив Маканину следовать за ним.
Камни летели из-под сапог, Юрий все время с ужасом ожидал, что тоненькая стежка прервется из-за какого-нибудь недавно вывалившегося из стены камня – и что делать тогда?
Он знал, что никакая сила тогда не заставит его ступить ниже, на серую, состоящую из миллионов острых как льдинки камешков «дышащую» осыпь.
Прыгать с двадцатипятикилограммовым рюкзаком на плечах?
К счастью, путь над пропастью никаких серьезных пакостей им не подготовил, а метров через шестьсот тропа плавно ушла выше, оставив обрыв позади внизу.
Но эти шестьсот метров ухайдокали даже трехжильного Соловья.
Едва путники выбрались на относительно безопасный участок склона, как Владимир снял рюкзак, положив на колени обрез, и уселся, скрестив ноги по-аборигенному.
– Надо чуток курнуть. Будем надеяться, что никаких подобных сюрпризов нам больше не обломится.
Было уже около четырех часов, а бок гигантского динозавра все заворачивал и заворачивал куда-то за горизонт.
– Ночевать тут придется, – мрачно констатировал Соловей. – Надо где-то в стланике устроиться – чтобы хоть снег рядом для чая был.
До ночевки им удалось пройти еще километров двенадцать. Трижды они встречали стада снежных баранов. В одном месте им повстречалось сразу больше тридцати голов – самок и молодняка.
Наконец они добрались до места, где осыпи и скалы сменились серым сухим лишайником и редкими кустами кедрового стланика. Соловей выбрал небольшую укрытую со всех сторон «чашку», из которой начинался длинный, уходящий к самому морю язык снега, и оба странника заснули как убитые...
МЕДВЕДЬ НА ТРОПЕ
Утро началось с заявления Соловья о том, что оно хреновое.
В общем-то, Маканина это заявление нисколько не удивило. Хреновым, гнусным, омерзительным, паскудным, пакостным, говнистым, сволочным, с точки зрения Соловья, были каждое утро, вечер, ручей, бугор, куст стланика, валун, снежник или отрог горы. В порыве душевной открытости к этим определениям с обеих сторон прибавлялись приставка «пре-» и окончание «-ший».
Но дальше Соловей изрек нечто, заставившее Юрия навострить уши:
– Впереди несколько скальных отрогов – типа того, что мы вчера благополучно проскочили. Вроде ничего особенного, но они стлаником поросшие, как жопа негра – волосами. А ну как там через скалы прохода нет, и нам через весь этот винегрет карабкаться придется? Впрочем, хрен ли гадать, другого пути все равно у нас нет. Просто я люблю, когда такая гадость у нас не впереди по пути возникает, а сзади остается. Ну и хрен ли, – обратился Соловей то ли к Юрию, то ли к морю, то ли к своему любимому Лао Цзы, – для того чтобы что-то оказалось сзади, это что-то надо пройти? Ну мы и пойдем...
Отроги сразу принялись подтверждать самые пессимистические Соловьиные предсказания.
Перво-наперво они встретили странников мощными кустами ольшаника – еще одного, по мнению руководителя экспедиции, препоганейшего растения, созданного для изничтожения человеков. Ольшаник сменился карликовой березкой в ее наимерзейшей инкарнации – «мордохлыстом». И только потом они углубились в смолистые хвойные дебри, тщательно следуя вьющейся среди переплетения ветвей и стволов стежке, которая хоть и незначительно, но все-таки облегчала движение среди
этой, напоминающей вдруг вымахавший до уровня человеческого роста пружинный кроватный матрас растительности.И едва они дошли до подножия серых разрушенных скал, в которых открывался неширокий, но тем не менее сквозной проход, как Соловей резко поднял руку.
– Стоп. Тварь поганая впереди лезет. Прямо нам навстречу.
Маканин напряг зрение, но через переплетение стланика ничего не увидел. Однако он хорошо понимал, что за словами «тварь поганая» у Соловья легко могло скрываться любое живое существо, от бурундука и лисицы до медведя, снежного человека и даже жирафа, окажись он таинственным божьим соизволением в это время на этом месте.
Однако, заметив, как Соловей едва заметным движением привел в боевое положение отрез, рискнул предположить, что речь идет все-таки о медведе.
– Пошел вон отсюда, – мягко и с какой-то сердечностью произнес Соловей в гущу кедровых веток.
Послышался непонятный треск.
– Собрал вещи и ушел, – уже настойчивее попросил Владимир.
Треск усилился – теперь уже через него ясно различалось частое пыхтение. Соловей поднял отрез к плечу.
– Пошел нафуй! – истошно заорал он, и Маканин наконец увидал ломящегося сквозь кусты медведя средних размеров. Судя по всему, он не собирался менять курс и должен был самое малое через полминуты пройти ровно по тому месту, где находились люди.
Отрез в руках Соловья грохнул, изрыгнув сноп белого пламени, видного даже в солнечный день.
Кусты заворочались, загрохотали и затрещали вниз по склону – шум удалялся в сторону моря.
– Под лапы ему стрельнул, – Соловей отер пот со лба. – Это на них надежно действует, лучше, чем в воздух. А то ведь он, сволочь, не свернул бы. Прямо по нам пройти собрался. Это у него на морде написано было. Бывает так – смотришь на него и понимаешь: этот не свернет. Хорошо хоть пристрелить не пришлось.
ХВОСТ ДРАКОНА
Ползая по стланику, они незаметно пересекли и эту скальную цепь и неожиданно для себя очутились в самом исходе Прибрежного хребта – там, где у него располагался хвост. Ну или шея – это с какой стороны посмотреть.
Впереди маячило устье довольно значительной речки – за очередным обрывом можно было различить поросшую ивняком и тополями долину с полным отсутствием следов здесь человека. Однако искушенным взглядом оба путешественника увидели и подстерегающую их неприятность – последние полкилометра им предстояло пройти по тридцатиметровому береговому обрыву, край которого порос кедровым стлаником.
Ободренные предыдущим успехом, они вышли гуськом на тропу – благо кусты оказались им максимум по пояс.
Раздался близкий выстрел, и Юрий увидел, как Соловей валится за край скалы, тщетно пытаясь ухватиться за ветки.
Потом по голове что-то ударило, и Маканин рухнул лицом в сухой колючий ягель...
Продолжение следует...
Текст: Михаил Кречмар
Иллюстрации: Николай Фомин
