Когда первые лучи солнца позолотят вершины седого Урала, я и мой приятель выходим из дома, чтобы к рассвету добраться до места охоты. Живём мы во Владимире, в Нечерноземье. Мой друг и наставник, человек одержимый рыбалкой и охотой, лет на тридцать старше меня. В свободное от основного нашего занятия время мы работаем на заводе. Зовут его Аркадич, но отзывается он не всегда: в детстве, во время войны, он бросил в костёр снаряд и теперь свою хромоту Аркадич компенсирует тем, что лихо летает на мотоцикле по полям и лесам.
В представлении Аркадича все предметы имеют душу и свой характер. Некоторым Аркадич даёт имена. Видимо, из-за того, что он мужчина, полезные вещи получают у него имена женские, вредные - мужские. "Испанская грусть" в женских именах - императив. Свой допотопный "ИЖак" Аркадич ласково называет "Чанчита". Когда я сказал ему, что по-испански "чанчита" значит "свинья", Аркадич
вытаращил глаза на свой "ИЖак", как на изменившую жену. Потом на его губах появилась улыбка и он произнес: "А ведь и, правда. Посмотри, какая чумазенькая: хрюша-хрюшей."
Его ружьё, ТОЗ-34, удостоено особой чести. У него несколько производных от основного имени. Аркадич зовёт его "Тося" или ещё уменьшительнее - "Тосик". Поначалу, с непривычки, мне резало ухо,
когда он говорил о ружье в женском роде, но на мою попытку переубедить его - слово "ружьё", мол, среднего рода: "оно моё" - Аркадич с укором сказал: "Оно не твоё, она моя. Номер моей Тоси в моём билете записан".
Позже я два раза услышал и полное имя предмета его обожания, но оба раза звучало оно по-разному. Первый раз это было летом, в межсезонье. Он сказал: "Тоскания моя тоскует по охоте. И я вместе с ней маюсь". Второй раз он назвал полным именем своё ружьё, когда мы уставшие брели по лесу домой: "Таскания сегодня целый пуд весит - таскай её теперь".
Была у Аркадича резиновая лодка "Стриж". Имени собственного она не имела: лодка и лодка. Но в процессе его с ней общения, Аркадич успел-таки окрестить и её перед самой лодкиной кончиной.
Как обычно, всё началось с пустяка: у Аркадича кончился порох и он прибежал вечерком ко мне за подмогой - утром на охоту. "Сокола" у меня не было, и я дал Аркадичу банку "Барса". Предупредил, что
порох сильный, требует аккуратного снаряжения патронов - с тем и разошлись.
В темнозорь выехали и на рассвете уже покачивались в лодках. Аркадич заплыл на озеро, а я на ближайшие карьеры. Отзоревав, я выбрался на сушу и пошел к озеру, где был наш бивуак. Возле костра сидел голый Аркадич и на воткнутых в землю палках сушил одежду. Заиндевевшая лодка была прислонена к сосне, в корнях которой валялась утка. Дело происходило в начале октября, утро выдалось ясное, с легким заморозком. Аркадич после заплыва задубел. Шрамы на его боку стали синими.
Эти пять длинных, рваных шрамов - память о нашей трагичной охоте на медведя. Однажды мы ездили в Костромскую область на "сафари". Добрались до места вечером и даже нашли заброшенную
деревушку, в одном из домов которой и решили заночевать. С устатку немножко выпили. Аркадич, отправившись "до ветру", оступился в темноте и упал на кем-то предусмотрительно разложенные грабли. Пришлось его "штопать" в Кинешме и возвращаться домой.
- Аркадич, ты никак за уткой нырял? - сказал я, в виде приветствия.
- Ты лучше скажи, что за порох мне подсунул? - вопросом на вопрос ответил он.
- А что случилось? - проявил любопытство и я, в свою очередь.
- Ух, крепкий, гад! Вместе с лодкой переворачивает. Представляешь, только заплывать стал, замешкался ещё на берегу, прямо на штык идёт крякуха. А эта лодка, будь она неладна, сидушка-то высокая, остойчивость, стало быть, низкая. Светло уж совсем, сейчас, думаю, утка меня заметит и отвернёт. Закипешился, да как-то сразу на два курка и нажал. Как жахнет! И темнота... Батеньки, думаю, неужели глаза выбило? Нет, вроде, моргают. Только не видно ни хрена. Потаращился ещё - так я же под лодкой! Стою в воде по грудь, а сверху на меня лодка надета. Снял её с себя. Гляжу: крякушку как на клей посадило - кверху ластами ветерком ко мне подгоняет. Ну, цап её - и скорей к берегу, что есть мочи.
- Старый, я же тебе говорил, что порох сильный и его на аптечных весах взвешивать нужно.
- Безменом только - аптечных весов у меня сроду не было! Меркой сыпал. Чёрт его знал, что он такой бешеный.
С этого дня и начались мучения Аркадича с лодкой. А она была старая и ей, видимо, время пришло испортиться. Стала она травить воздух по всем швам и к началу следующего летне-осеннего сезона покрылась серебристыми заплатами и ленточками из "аэростатки". Перед каждой охотой Аркадич что-то там у неё клеил, накачивал её на ночь, утром довольно хмыкал, нежно хлопая её по упругому боку, складывал, совал в коляску мотоцикла, на болоте накачивал и, словно серебряный
призрак, уплывал в темноту, чтобы через полчаса выбраться в торфу и ряске на берег, проклиная сволочную лодку, на чем свет стоит. Нет, он больше не кувыркался от излишних зарядов, просто лодка, доплыв до середины карьера, как-то резко сдувалась и Аркадич тонул.
Наконец он обратился к специалисту - Андрюхе Скворцову, за худобу носившего прозвище Андрольд Скворценеггер и умевшего обтягивать кресла - с просьбой обтянуть ему лодку "аэростаткой". За литр жидкой "валюты" в два дня все было готово. Счастливый Аркадич прибежал звать меня на охоту.
Заплыли и встали по местам. Аркадич с воды выбрался в куст ивы и часам к восьми нахлопал штук пять уток. Решив, что с него хватит, он смело шагнул в привязанную к кусту лодку. С виду она была
как новенькая, поскольку, благодаря клею и дополнительному слою ткани, сумела сохранить форму, но потеряла содержание. Под тяжестью Аркадича лодка сложилась вдвое, и он оказался в воде.
Мокрый и грязный Аркадич, выбравшись на сушу, с красным от холода и гнева лицом, выволок за собой лодку, приставил её к дереву, отскочил от неё шагов на десять и зарядил Тосю.
- Наутилус! - прошипел он и, разрядив в него оба ствола, зашвырнул его в камыши.
____________
*Рассказ публикуется с сохранением авторской орфографии и пунктуации
