Нужна ли России «охотничья власть»? Живут же как-то в той же Великобритании без специальных контролирующих органов и даже без охотничьих билетов – и неплохо живут...  " /> Охотник и власть - №6 (33) 2015. Русский Охотничий Журнал
Журнал

Охотник и власть

Нужна ли России «охотничья власть»? Живут же как-то в той же Великобритании без специальных контролирующих органов и даже без охотничьих билетов – и неплохо живут... 

Охотник и власть

У владельцев угодий есть предложение, у охотников – спрос, далее в дело вступают законы самоорганизации, регулируемые «невидимой рукой рынка», и все устраивается как-то само собой. А почему бы и у нас так не устроить?

Нет, возразят иные. В России охоту должен регулировать орган государственной власти, на основании хорошо проработанных законов, с принятием решений на высших уровнях организации и строгим контролем за их исполнением. При этом решения должны приниматься с учетом мнений и интересов охотников.

Как же лучше?

Начнем с того, что охотничье хозяйство – неотъемлемая часть общества; его организация и регулирование – в первую очередь работа с людьми (охотниками, землевладельцами и так далее). Иными словами, «охотничья власть» имеет дело не с природой, а с обществом и должна соответствовать тем принципам, по которым общество организовано, тем ценностям и стереотипам, которые разделяют люди, живущие в данной стране, тем моделям поведения, по которым они привыкли жить. Рассмотрим известные характеристики и параметры российского общества (на основе концепции «измерений культуры» Г. Хофстеде[1]) и попробуем ответить на вопрос, какой способ организации охотничьего хозяйства и контроля за ним покажется жителям нашей страны наиболее естественным и интуитивно понятным.

Разумеется, надо принимать во внимание, что Россия – страна мультиэтническая и мультикультурная, поэтому параметры организации общества могут отличаться от региона к региону. Впрочем, это заметно невооруженным глазом. Так, во многих культурах (и Россия – не исключение) для горожан характерен более высокий уровень индивидуализма, а для жителей сельской местности – коллективизма. Местные, «деревенские», ощущают себя замкнутой группой, и пока «чужак» не станет «своим» (а это непросто) его будут отторгать, и все, что «чуждый элемент» постарается сделать, будет максимально саботировано. Таким образом, распространенные конфликты между организаторами охотхозяйств и местным населением – не случайность, и происходят они не из-за какой-то особой зловредности жителей именно этой деревни. Они обусловлены характеристиками нашей национальной культуры, и в любой другой деревне или области, скорее всего, ситуация будет развиваться совершенно так же.

В маскулинном обществе, основанном на соревновательности, конфликт между богатым новым владельцем угодий и бедными местными жителями, потерявшими права охоты на данной территории, будет решен в пользу «богатого» (если, конечно, сделка полностью законна), и сочувствие общества будет на его стороне. Однако Россия – страна умеренно фемининная, то есть «маскулинное» превосходство одних над другими возможно, но воспримется все же скорее негативно, и общество окажется скорее на стороне «бедных». Этот же параметр определяет, что организация охотничьего хозяйства в России должна быть эгалитарной, то есть, в принципе, исходить из права на охоту каждого, вне зависимости (в пределах разумного) от общественного и финансового положения.

Но больше всего влияют на то, каким образом в данном обществе «работает» власть, параметры дистанции власти и отношения к неопределенности.

Дистанция власти – это параметр, определяющий разделение ответственности между теми, кто командует, и теми, кто подчиняется. Чем она ниже, тем меньше «верхи» контролируют поведение «низов», и тем активнее и инициативнее ведут себя «низы». И наоборот, чем выше дистанция власти, тем и у «низов» выше потребность в руководителях и в постоянном внимании со стороны «власти». В России дистанция власти – одна из самых высоких в мире.

Этот параметр не надо смешивать с демократическим или тоталитарным устройством общества. Мало кто возьмется утверждать, например, что Франция – страна недостаточно демократичная, но, тем не менее, уровень дистанции власти там – один из самых высоких в Европе. Вопрос здесь в том, на каком уровне принимаются решения. В культурах с низкой дистанцией власти это происходит «внизу» – граждане сами, по собственной инициативе определяют не только то, какие проблемы есть в обществе, но и то, какие меры надо принять. В культурах с высокой дистанцией власти лучше работает принцип диалога, когда граждане доносят до власти свои проблемы, а власть разрабатывает методы решения и отдает соответствующие распоряжения.

Для граждан стран с высокой дистанцией власти наиболее понятными и естественными будут органы власти, основанные на централизации, на строгом контроле, на принятии решений на основании правил и инструкций и на передаче ответственности за решение проблем снизу вверх. Естественно, механизмы управления, разработанные в культурах с низкой дистанцией власти, здесь работать не будут. Как пример можно привести неуспех заимствованной в Германии (где дистанция власти низкая) системы организации охотничьего хозяйства через структуру охотничьих обществ. Такая модель могла работать более-менее успешно только в условиях СССР, где охотничьи общества были фактически подчинены Главохоте РСФСР, которая и принимала решения, «одалживая» обществам часть авторитета государства. Когда в новых условиях такое подчинение стало невозможным, Росохотрыболовсоюз пришел к закономерному упадку – в том числе потому, что потерял в глазах охотников моральное право на власть.

При всей склонности культур с высокой дистанцией власти к авторитарному, «отеческому» правлению демократические механизмы, обеспечивающие принятие «властью» решений с учетом интересов и мнения «народа», им тоже необходимы. Дело в том, что для таких обществ характерно глубоко сидящее недоверие к вышестоящим, обусловленное чувством зависимости от «власти». Кроме того, «власть» воспринимается «народом» через эмоции, рационально-безразличное отношение к начальнику как к наемному менеджеру здесь невозможно. Пока «народ» любит власть, он дисциплинирован и готов ради нее на все. Стоит любви перейти в ненависть – и внешне ничего не изменится, граждане все так же (на словах) будут лояльны и преданы власти. Но дисциплина уже будет присутствовать только при непосредственном контроле, а бунт – и «бунт бессмысленный», то есть опирающийся на эмоции, а не на рассудок, – останется лишь вопросом времени.

Любопытно, что граждане могут на уровне эмоций позитивно воспринимать «власть» только при выполнении нескольких условий, тесно связанных со следующим параметром – отношением к неопределенности. Этот параметр говорит о том, насколько сильна в обществе потребность в регламентации всех сторон его деятельности. Российское общество характеризуется высокой нетерпимостью неопределенности, иными словами, в нашем обществе есть потребность (на уровне эмоций, а не рационального поведения) в четких правилах, регламентирующих поведение во всех ситуациях. Без них люди чувствуют себя одинокими и покинутыми.

Так же как и при высокой дистанции власти, люди предпочитают не проявлять инициативу при принятии решений, а руководствоваться требованиями инструкции. Однако чем меньше в обществе правил, тем охотнее их соблюдают – и наоборот, чем больше правил в обществе, тем чаще их нарушают. «Излишняя строгость законов компенсируется необязательностью их исполнения» – так можно сказать не только о России, но и о любом обществе с подобным отношением к неопределенности. Практически той же фразой, почти дословно, описывали Францию XVIII века. То есть культуры с высокой непереносимостью неопределенности «запрограммированы» на нарушение правил. Законы, правила и инструкции, таким образом, должны быть не только максимально подробными, но и как можно более качественно написанными.

Любопытно, что в культурах с высокой непереносимостью неопределенности к «власти» предъявляются повышенные требования – руководитель должен всегда быть в состоянии дать четкий ответ подчиненному на любой вопрос. Очевидная неспособность начальника принимать решение усиливает ощущение неопределенности и вызывает недовольство. Когда к ситуации добавляется высокая дистанция власти, авторитет такого начальства падает, оно начинает восприниматься с негативными эмоциями, а в крайних случаях запускается «прописанный» в структуре такого общества «механизм бунта». Поэтому одним из основных требований к любому органу власти будет система, препятствующая получению власти откровенно некомпетентными личностями.

Если теперь вернуться к началу статьи, то становится очевидно, что организация охотничьего хозяйства в Британии полностью отражает национальную культуру этой страны. Индивидуализм «обеспечивает» чувство личной ответственности, а маскулинность способствует конкуренции. Высокая терпимость к неопределенности позволяет обходиться без писаных инструкций на каждый случай, а низкая дистанция власти – принимать решения на месте, без потребности в каком-то особенном органе. Впрочем, в Британии и без водительского удостоверения как-то обходились чуть ли не до 60-х годов – считалось, что у человека, который смог заработать на машину, хватит ума сообразить, что, не умея водить и не зная правил движения, на дорогу лучше не соваться.

И в завершение о том, так ли необходимо следовать имеющимся параметрам организации общества или можно попытаться изменить эти характеристики, приняв какую-то другую структуру, – в расчете на то, что культура изменится соответствующим образом? С одной стороны, достаточно убедительно доказано, что изменения в культурах происходят крайне медленно и повлиять на них сознательно почти невозможно. С другой стороны, не существует «плохих» и «хороших» культур, у каждой из них есть свои сильные и слабые стороны. Высокая дистанция власти не препятствует принятию решений на местах – но защищает общество от дешевого популизма и позволяет властным структурам (если они, конечно, достаточно компетентны) принимать непопулярные, но направленные на будущее меры. Высокая степень непереносимости неопределенности, при которой граждане с трудом воспринимают новые правила игры, оборачивается его устойчивостью, в том числе к соблазнам отойти от «правильных» моделей поведения. В вопросах общественного обустройства стоит, наверное, исходить из имеющихся сильных сторон национальной культуры.



[1] Hofstede, Hofstede and Minkov, Cultures and Organizations: Software of the Mind; Hofstede, Culture's Consequences: Comparing Values, Behaviors, Institutions and Organizations Across Nations.

Текст: Алексей Морозов 

Фото: Михаил Кречмар 


Вернуться к списку


Оставить комментарий

Текст сообщения*
Защита от автоматических сообщений

Подписка

Подписку можно оформить с любого месяца в течение года.

Оформить подписку

 
№9 (60) 2017 №7 (46) 2016 №9 (132) 2023 №4 (19) Апрель 2014 №10 (133) 2023 №10, Октябрь.2012