Журнал

Станет ли Россия великой… «краснокнижной» державой?

К сожалению, всё идёт к тому, что вместо «великой охотничьей», наша страна скатывается к тому, что написано в заголовке. В новую редакцию Красной книги скоро, похоже, попадёт около 2 десятков охотничьих видов, частично или полностью.

Станет ли Россия великой… «краснокнижной» державой?

Предлагается занести в Красную книгу отдельные популяции снежного барана, сибирского козерога, дикого северного оленя, а кроме того – кавказскую серну, белогрудого медведя, кавказского благородного оленя. Туда же «улетают» серый гусь, серая утка с небольшими исключениями, три подвида гуменника, обыкновенная горлица и т. д.

Львиная доля этих видов совсем не заслуживает «краснокнижной» участи и попадает туда исключительно по воле части научного сообщества, вовлечённого в процесс формирования списков Красной книги. К сожалению, здравый голос охотничьей науки и охотничьей же экономики, во всём мире доказавших жизнеспособность принципа «использовать и сохранять», в нашей стране слышат всё меньше и меньше.

Я уже писал в «Российской охотничьей газете» о том, что эксперты, ратующие за придание статуса «редкости» отдельным охотничьим видам, не слышат очевидных аргументов охотничьей стороны и не внимают голосу здравого смысла. Практика показывает, что виды, выведенные из хозяйственного оборота (занесённые в Красную Книгу), в большинстве случаев становятся «ничейными», за тем редким исключением, когда их охране уделяется повышенное внимание, как это происходит с редкими кошками и белым медведем.

Охрана редких видов не подкреплена требуемыми материальными и трудовыми ресурсами, а сам «краснокнижный» ранг не способен автоматически защитить животных. Уже много говорилось о том, что основные полномочия по охране и использованию объектов животного мира (занесённых в Красную книгу Российской Федерации – тоже) переданы субъектам Российской Федерации, но огромных денег на это не выделяется. Вряд ли 8 млн руб., предусмотренные на эти цели в федеральном бюджете на всю страну (в среднем меньше 100 тыс. руб. на регион), способны сохранить редкие виды. А вот охотничий статус намного более эффективно сохраняет животных, поскольку именно охотники заинтересованы в высокой численности дичи.

Однако экспертов сложившаяся ситуация нимало не смущает: они считают, что «тут дело в дырке в законе, которую надо не обсуждать, а закрывать». Посмотрим, что это за «дырка в законе», которую должен закрыть неизвестно кто, а учёные явно хотят в этом процессе быть «все в белом», с многозначительным видом озвучивая проблему, но не предлагая никаких путей решения и даже не желая участвовать в нём.

Разделение полномочий между субъектами Российской Федерации и федеральным центром было предусмотрено концепцией административной реформы в далёком 2004 году и воплощено в целом ряде различных отраслевых законов, касающихся отнюдь не только тематики животного мира/охоты, но ещё и леса, воды, а также объектов культурного наследия, сферы образования и даже охраны здоровья. При этом проблемных вопросов при осуществлении многих переданных полномочий более чем достаточно, а объёмы финансирования, например, лесных отношений просто несопоставимы с животным миром: превышают 20 млрд. Вспомним, что на первом этапе отказа от советской федеральной вертикали управления во многих сферах экономики противниками передачи функций в регионы были чуть ли не поголовно все отраслевые специалисты. Но, как показывает пример охоты, со временем дело, хоть с большим скрипом, но наладилось, во всех регионах созданы соответствующие структуры, которые с разной степенью эффективности делают своё дело.

Таким образом, сам институт «переданных полномочий» является краеугольным камнем части системы государственного управления в отдельных сферах экономики, и изменить его только ради сохранения только гусей нужно очень постараться. Даже если просто влить в эту «дырку» денег, то большого эффекта не будет. Но учёные, похоже, и не собираются думать, как и что менять в охране животного мира и редких видов, если в руках есть замечательный рычаг в виде Красной книги.

Посмотрим, как Красная книга сохраняет животный мир. С тиграми и леопардами всё хорошо, вопросов нет, их охрана – предмет особой заботы.

На сайте института «ВНИИ Экология», в составе которого работает лаборатория Красной книги, опубликована информация о том, что на заседании бюро Комиссии по редким и находящимся под угрозой исчезновения животным, растениям и грибам «обновился список видов, подвидов и популяций птиц, для которых назрела необходимость полной охраны». В отношении гусеобразных сказано, что «включение этих подвидов и популяций в Красную книгу Российской Федерации незначительно затронет интересы охотников, поскольку в целом они составят около 2,8% охотничьих видов гусеобразных. Существует большое число позитивных примеров, когда прекращение охотничьего пресса достаточно быстро приводило к увеличению численности охотничьей водоплавающей дичи, что, как мы ожидаем, произойдёт и в этом случае».

 О каких позитивных примерах идёт речь, нам неизвестно. Во всяком случае, в новой редакции из Красной книги исключены, если верить сообщению «ВНИИ Экология», перевязка и аборигенные популяции уссурийского пятнистого оленя. Охотничьих птиц – ни единого вида. И откуда цифра 2,8%? Вообще говоря, в популяционной науке нет никаких чётких критериев, зато много экспертных оценок, поэтому один и тот же факт можно трактовать диаметрально противоположно. Можно ведь сказать, что в России, например, обитает 11 видов гусей, из них 8 полностью или частично (с учётом новых предложений) попадают в Красную книгу, и тогда это очень даже ощутимые 73%, а никакие не 2,8. Или учёные говорят о численности? Но её точно никто не знает, и все цифры являются экспертными оценками.

Да, мы знаем, что из числа редких 20 лет назад была исключена белощёкая казарка. История расцвета популяции белощёкой казарки обязана многим факторам, в том числе неожиданной пластичностью этого вида и сменой стратегии размножения, а также появления новых зимовочных местообитаний в прибрежных районах Нидерландов, где охота на казарку по сей день не ведётся. Роль нашей Красной книги, куда был внесён этот вид с середины 70-х годов прошлого века почти до рубежа нового столетия, не нужно переоценивать. Гораздо большее значение здесь имело общее улучшение практики охоты, в частности прекращение массовой добычи линных птиц и т. д.

К сожалению, когда нашей неподготовленной городской аудитории охота преподносится как вид вредного воздействия на природу, это воспринимается беспроигрышно. Попробуйте объяснить небиологу, что само наличие и благополучие мест зимовок является главным лимитирующим фактором для перелётных птиц – это долго и сложно. А ведь запрет охоты на гусей в России без охраны птиц на зимовках просто не имеет смысла. Именно поэтому ожидания быстрого увеличения численности охотничьей водоплавающей дичи от нашего одностороннего запрета охоты лишены каких-либо оснований. Тем более что «угрозы исчезновения» ни для одного вида нет.

Или вот ещё пример. В Красную книгу предлагается занести «изолированные популяции северной части охотоморского побережья якутского подвида снежного барана». По данным государственного мониторинга численность снежного барана в период с 2011 по 2016 г. оставалась стабильной. При современной численности, превышающей 70 тыс. особей (76,2 тыс. в 2015 г.), охотой изымается менее 1% (302 в 2015 г.). В настоящее время в Красной книге Российской Федерации находятся путоранский подвид снежного барана и чукотская популяция якутского подвида. При этом если учёты путоранского снежного барана, ареал которого практически полностью находится на территории ООПТ федерального значения (заповедник «Путоранский»), хоть редко, но ведутся, то состояние чукотской популяции якутского подвида является примером «заброшенности». О современном состоянии и численности этой популяции нет никаких данных (Верещагин, 2016, лич. сообщ.). Причиной этого является крайне малый объём субвенций на охрану и воспроизводство животного мира и полное отсутствие интереса к исследованиям, поскольку подвид – не охотничий.

В очерке Красной книги, посвящённой описанию чукотской популяции якутского подвида снежного барана, основной угрозой назван спектр антропогенных воздействий, который включает фактор беспокойства, браконьерство, вытеснение снежных баранов из оптимальных местообитаний оленеводством, подрыв продуктивности горных пастбищ перевыпасом домашних оленей. Однако эти доводы абсолютно голословны, и их роль в снижении численности баранов не исследована.

С учётом нашего опыта можно сказать следующее. В целом, в 70–90-е гг. прошлого века снежный баран был невостребованным охотниками страны видом, в первую очередь в силу трудноднодоступности мест обитания (в сезоне 1995–96 гг. в России всего официально добыто всего 39 снежных баранов при численности в тот период в 50 тысяч особей), а также недоступностью нарезного оружия. В этот период «эксплуатацией» (в основном – нелегальной) популяций снежного барана занимались многочисленные полевые геопартии и оленеводческие бригады, что было связано с длительным пребыванием людей с оружием в местах обитания баранов. В отдельных местах это могло наносить ущерб локальным популяциям.

Как уже сказано выше, одной из причин снижения численности баранов на Чукотке (а было ли это снижение вообще?) считался подрыв продуктивности горных пастбищ перевыпасом домашних оленей, хотя это весьма спорный довод, учитывая различия в характере мест обитания и питания видов. К тому же главным лимитирующим фактором для снежного барана является наличие и доступность зимних пастбищ, которые находятся на горных «выдувах», вкупе со скальниками-убежищами, т. е. угодий, где выпас домашних оленей в этот период года не осуществляется.

В настоящее время все угрозы, бывшие актуальными в прошлом веке (и не только на Чукотке), сведены к минимуму: широкие геологические и прочие исследования не проводятся, высокая стоимость аренды вертолётов исключила их массовое использование как минимум в течение последних 10–15 лет, численность домашних оленей на Чукотке снизилась почти втрое (с 491 тыс. голов в 1991 году до 173,8 тыс. голов в 2012 году), и не только там. Доступность легального оружия для оленеводов резко снизилась в связи с общим ужесточением законодательства в сфере оборота оружия.

В очерке Красной книги, посвящённой описанию чукотской популяции якутского подвида, в разделе «Охрана» указано, что «все мероприятия по защите чукотского барана должны быть объединены в Государственную стратегию его сохранения. Система природоохранных мероприятий по сохранению чукотского снежного барана будет эффективной только в случае организации сети охраняемых территорий: Чукотского заповедника (р-н оз. Эльгыгытгын) и 5 республиканских заказников (юж. участок Чукотского п-ва, хр. Пекульней, хр. Золотой, м. Летятина, р-н оз. Сеутакан). Возрождение угасших очагов распространения снежного барана должно проводиться в плановом порядке путём реинтродукции с одновременным обеспечением охраны мест выпуска».

Ни одна из этих громогласных рекомендаций не выполнена, таким образом, польза для вида от занесения его в Красную книгу – нулевая. К тому же инициаторы придания статуса «редкости» данной популяции вряд ли представляли себе механизм «возрождения угасших очагов», во всяком случае, нам неизвестно ни единого опыта «реинтродукции» снежного барана где бы то ни было.

Таким образом, занесение чукотской популяции якутского подвида снежного барана в Красную книгу привело к полной утрате каких-либо сведений о его численности и интереса к его изучению. При этом в самой Саха (Якутии) по границе с Чукоткой бараны вполне себе благополучны. Парадокс, однако. Но факт остаётся фактом: снежный баран на территории почти всей Чукотки официально не используется.

Всё это лишний раз подчёркивает тот факт, что эксперты – инициаторы внесения видов в Красную книгу слабо представляют себе механизм сохранения вида в каждом конкретном случае, и свидетельствует о необходимости крайне взвешенного и обоснованного подхода к внесению видов в Красную книгу.

Предлагаемое занесение в Красную книгу Российской Федерации «изолированных популяций северной части охотоморского побережья», так же, как и ранее чукотской, не имеет под собой веских научных оснований и является исключительно мнением отдельных экспертов. Во-первых, отсутствуют какие-либо данные о снижении численности или разрушении среды обитания этих «популяций», во-вторых, из этой формулировки совершенно не ясно, о каких популяциях идёт речь, как отличить животных из «изолированных популяций северной части охотоморского побережья» от остальных животных, населяющих береговой клиф восточного побережья Охотского моря практически на всём его протяжении. Совершенно не ясно, какова локализация этих «изолированных популяций» и какую часть охотоморского побережья считать «северной». Кто и как будет сохранять эти неведомые популяции, вести учёт и мониторинг, как новый статус поможет снежным баранам – на все эти вопросы ответа нет.

Сходная ситуация с сибирским козерогом, кавказской серной: данные мониторинга позволяют не опасаться угрозы исчезновения.

Не менее захватывающий сюжет имеет история с белогрудым медведем, которого тоже хотят признать исчезающим – со всеми вытекающими последствиями. Это при том, что данные госмониторинга свидетельствуют о полном благополучии этого вида, а растущее число случаев конфликтов с человеком в течение всех последних лет это подтверждает. Согласно данным государственного мониторинга, общая численность вида с 2008 г. по 2015 г. выросла более чем на 49% и превышает 6,5 тыс. особей. Приведённые данные не включают в себя численность медведя на территории 9 заповедников и 3 национальных парков общей площадью около 14,0 тыс. кв. км и 3 заказников федерального значения общей площадью 2,1 тыс. кв. км, где обитают ещё приблизительно 1,5–2 тыс. этих зверей.

По данным экспертов WWF России, которых трудно подозревать в излишних симпатиях к охотникам, за последние 5 лет число нападений белогрудого медведя на пасеки в Приморье возросло в 10 раз! Количество конфликтных ситуаций белогрудого медведя с человеком свидетельствует о высокой численности этих животных. С 2011 по 2016 г. в Приморье было вынужденно отстреляно 13 зверей, в результате нападений именно белогрудых медведей погибло 3 человека.

Официальная добыча «гималайца» крайне невелика – около 2% от общей численности, под запретом охота на берлоге, к тому же, по мнению экспертов WWF России, всё свидетельствует о том, что высокий уровень браконьерства, который наблюдался в 90-е гг., в период с 2001 по 2010 г., заметно снизился к 2016 г. Причиной этому стали принятые всесторонние меры по усилению работы наших таможенных и пограничной службы, а также уменьшение спроса на медвежьи желчь и лапы в Китае после отхода от традиционного снисходительного отношения к торговцам нелегальными дериватами животных для целей китайской медицины и введения по отношению к ним там драконовских мер, вплоть до смертной казни и пожизненного заключения. В любом случае, исключение мизерной легальной добычи никаким образом не повлияет на состояние вида.

У наших охотников интерес что к белогрудому, что к бурому медведю сейчас в основном замешан на трофейной составляющей, потому что для других целей связываться с охотой на медведя себе дороже: охота сложная, а шкура, и тем более мясо, малоинтересны для местного населения, плюс неподъёмная для сельских жителей ставка налогового сбора в 6 тыс. руб. Браконьерство и теневой же оборот никакая «книга» не остановит, его гораздо эффективнее предотвратят сами охотпользователи, заинтересованные в легальной охоте.

В чём заключается «угроза исчезновения» гималайского медведя, с учётом уже принятых мер охраны, и что изменится к лучшему с приданием ему статуса редкости? С точки зрения здравого смысла угрозы нет, а охрана и учёт только пострадают, потому что охотпользователям это станет не нужно. Наоборот, потребуются бюджетные деньги на эти же цели. Где логика?

Единственный охотничий вид, который исключили из Красной книги, – уссурийский пятнистый олень (аборигенные популяции). Но из 26 тыс. всех российских пятнистых оленей в Приморье обитает только 16 тыс., причём даже там не все олени были краснокнижными. Получалось так, что все пятнистые олени, вывезенные в центральные регионы страны из Приморья, – охотничьи, а сами дальневосточные олени – наполовину: в Красной книге – «на грани исчезновения», а на другую часть можно охотиться! Генетических отличий у «аборигенов» и остальных приморских «пятнашек» нет.

Слава богу, эту очевидную глупость решили исправить, но… если брать по цифрам – то очень дорогой ценой, 18 : 1 (18 заносим, 1 исключаем).

К сожалению, охотничье сообщество оказалось сейчас в роли догоняющих, просителей, пытающихся изо всех сил вскочить на подножку «экологического» поезда, увозящего в Красную книгу наших охотничьих животных. Случайно ли получилось так, что никто из адекватных управленцев от охоты, учёных, охотоведов-практиков не участвовал в работе групп экспертов, формирующих позицию по занесению отдельных таксонов животного мира в Красную книгу? Почему запрет охоты стал единственным способом охраны животного мира, преподносимым нашими учёными?

Видно, всё дело в том, что у учёных свои цели – финансирование исследований и «спасение животного мира», у охотников – свои, основанные на экономике и практической пользе, а истина, как обычно, лежит посередине. И найти её, золотую середину, всё же нужно, потому что в противном случае наши охотники всё больше будут ездить на наших же гусей в Болгарию, Польшу и Румынию, а рекордные достижения в добыче лосей так и останутся у скандинавов.

А мы всё будем думать, почему же к нам на охоту едет в 10 раз меньше желающих, чем в Белоруссию?

   Текст: Андрей Сицко

Фото: Shutterstock / Fotodom.ru 


Вернуться к списку


Оставить комментарий

Текст сообщения*
Защита от автоматических сообщений

Подписка

Подписку можно оформить с любого месяца в течение года.

Оформить подписку

 
№8, Август, 2013 №10 (133) 2023 №6 (57) 2017 №12 (63) 2017 №3 (30) 2015 №10, Октябрь.2012