Последний охотник никогда не останется один

Общероссийская ассоциация общественных объединений охотников и рыболовов «Ассоциация „Росохотрыболовсоюз“» – крупнейшая в стране организация, объединяющая 81 региональное общественное объединение охотников и рыболовов. 

Сегодня, после отчётной пресс-конференции, состоявшейся 20 декабря 2016 года,  с главным редактором «Русского охотничьего журнала» беседует его председатель Татьяна  Сергеевна Арамилева.

Михаил Кречмар (далее – М.К.): Татьяна Сергеевна, на пресс-конференции вы сказали, что РОРС исчезнет в России только с последним охотником. Откуда у вас такая убеждённость?

Татьяна Арамилева (далее – Т.А.): Когда я говорила, что РОРС исчезнет тогда, когда исчезнет последний охотник, я исходила из того, что охотник сам по себе на охоту один не ходит. Ему нужна компания, коллектив, с которым он будет охотиться, люди, друзья, с которыми он будет обсуждать какие-то вопросы, делиться своими успехами. Поэтому, когда есть один охотник, он будет всё равно не один. Всегда будет два-три охотника, то есть налицо ячейка – первичная организация, какой-то первичный коллектив.  

М.К.: Каковы сегодня основные тенденции в формировании охотничьих общественных организаций, входящих в РОРС?

Т.А.: Всё завязано на две составляющие. Первое – это наличие охотничьих угодий рядом с домом, образно говоря, рядом с местом, где человек живёт, где ему легко быстро выскочить в охотугодья, поохотиться; и второе – это адекватные, понимающие и, самое главное, подотчётные простым охотникам руководители муниципальных или региональных первичных организаций. Я говорю именно о тех организациях, которые рядом с домом, уровня максимум района или муниципального образования, то есть посёлка. Если есть угодья, то любой живущий рядом охотник будет стараться охотиться в своих угодьях. И когда в тех или иных угодьях пытаются запретить к охоте какие-нибудь виды, это значит, что прежде всего их закрывают для местного охотника, то есть вмешиваются в интересы данного охотника. Это только в комнате легко говорить: а вот можно за какой-либо дичью поехать в другой район края или области. Зачастую у нас края и области такого размера, что в другой конец региона ехать – это почти как в другое государство. Помнить, правда, надо, что угодья у нас не резиновые, ёмкость угодий – понятие конечное. Если будут угодья, которые отнесены к какому-то первичному коллективу, первичной организации, то членство в этой организации будет всегда. Если у этой организации окажется умелый грамотный руководитель, который будет стоять на защите интересов простого работяги-охотника, защищать его, скажем, от несправедливо обижающего охотинспектора, следить за соблюдением интересов общества, биться за лимиты – то и с членством в таком обществе проблем не будет. Однако в таком хорошо отстроенном обществе может возникнуть новая проблема – как это происходит, в частности, в Болгарии, где новый член принимается только на место выбывшего.

М.К.: Как будут жить такие общества, что будет давать им средства к существованию?

Т.А.: Понятно, что таким обществам придётся устраивать коммерческие охоты – для того чтобы сводить концы с концами, заработать немного денег и на эти средства обеспечить бензином и заработной платой егерей. Надо понимать, что от этих коммерческих охот хозяйство в деньгах купаться не станет: это попросту невозможно в наших природных и экономических условиях. Естественно, в условиях, когда охотничьи общества являются градообразующими – а на Урале, и особенно за ним, в Сибири и на Дальнем Востоке, они являются основными структурами, обеспечивающими занятость населения, – они свои позиции строят немного по-другому. Они идут от триады, которая всегда существовала на Руси: собирательство, рыболовство и охота. Если такие общества комплексно используют все лесные богатства, они дают массу рабочих мест. К сожалению, на большей части территории это сегодня практически утрачено.

М.К.: Сегодня охотничье сообщество переживает непростые времена. Охотники в массе своей не молодеют, увы. Кроме того, всё чаще и чаще раздаются голоса, что пора бы перестать всех людей, желающих приобрести оружие, чохом записывать в охотники. Вот, организация «Право на оружие» говорит, что пора бы стрелкам отделиться и перестать состоять в рядах охотников, «самооборонщики» говорят то же самое: надо завести свои билеты. Мы же можем потерять таким образом большое количество членов.

Т.А.: О билетах. Как только был принят Закон об охоте, я тут же, от имени Приморского охотуправления, задала вопрос замминистра тогда ещё сельского хозяйства, к нему мы относились: чьи это будут полномочия? В чьих полномочиях выдача вот этого федерального билета? Прошло уже шесть лет, вот уже седьмой заканчивается, как был принят этот закон – а у меня остаётся всё тот же вопрос. 

Это собственные полномочия субъекта Российской Федерации? А если это собственные полномочия субъекта Российской Федерации, то как охотничий билет, выданный в Приморском крае, может быть действителен в Калининградской области? Вот, к примеру, переехал человек из Магаданской области в Москву. У него билет, выданный Магаданским областным охотуправлением, напечатанный на средства Магаданской области, печать стоит Магаданской области – и так далее. Каким образом билет, выданный на окраинах нашей родины, будет действовать даже в соседнем регионе? Кто это объяснит? Я этого не понимаю. И я ещё одного не понимаю: у нас ведь пенсионные удостоверения, удостоверения ветерана, где стоит герб Российской Федерации, изготавливаются централизованным образом в Москве. Да, они не номерные, да, степень защиты у них минимальная – но изготавливаются они в Москве, высылаются на места, и уже на местах службы их выдают.

Каждый театр начинается с вешалки. Охотник начинается с того документа, который ему выдаётся и который удостоверяет, что этот человек имеет право охоты. Если мы не удосужились, даже с помощью закона, сделать так, чтобы это был настоящий государственный билет единого образца, с единым распространением, с определёнными правами и, соответственно, с определённой ответственностью – ну вот о чём мы сейчас говорим? Поэтому у нас идут семьями, деревнями в охотники, чтобы в лотерею разыграть этих копытных, как в Омской области. У нас гражданин восемнадцати лет через «Госуслуги» в течение пяти дней получил этот билет – и сразу пошёл получать оружие. Он необученный, он ничего не знает, у него нет представления об этике, о культуре охоты, ему никто их не привил. И когда он выходит в природу и видит животное, ему и в голову не закрадывается мысль, что животное – это соперник, он его должен уважать как соперника. У него одна мысль: это животное надо скорее «грохнуть» – так, кажется, сейчас думать принято? Так что есть, конечно, опасение, что при размежевании на охотников, стрелков и «самооборонщиков» из охотников уйдёт какая-то часть людей, и мы, да, потеряем в количестве – но мы не потеряем тех, кто является действительно охотниками. Российская охота не оскудеет: она же ограничивается не МКАДом и не городами-миллионниками. Зная, что людям в отдельных регионах больше заняться нечем, трудоустроиться негде, и надеясь на дальновидную позицию нашего государства по закреплению людей в Сибири и на Дальнем Востоке, где такие площади и такие возможности, я думаю, что пройдёт этот период неразберихи, будет всё чётко структурировано – и мы увидим, сколько у нас настоящих охотников. Ведь сегодня, с одним инспектором на пятьсот тысяч квадратных километров, мы имеем много граждан, которые не получают вот этих вот государственных билетов, у которых оружие по-прежнему в дуплах, потому что смысла ехать на другой конец какой-то огромной области получать этот билет такой гражданин не видит. И когда мы говорим о браконьерстве, мы должны понимать: есть браконьерство, которое в умах, а есть браконьерство, которое порождается текущим порядком вещей, как бы само собой. У меня нет страха, что нас будет меньше.

Т.А.: Да. Поймите, билеты не так уж важны. Вот помните, говорили: заберут билеты у Росохотрыболовсоюза, и он развалится. Ещё раз повторю: важно, чтобы у людей были места, куда они могли бы пойти поохотиться, и охотничья первичная организация, в которой голос рядового охотника был бы слышен. Если такая тенденция – доступные угодья вкупе с ответственными и вменяемыми руководителями коллективов – сохранится, то говорить о том, что мы потеряем какое-то количество охотников, не приходится. Потому что даже те охотники, которые ратовали за наличие общедоступных угодий, сегодня поняли, что это тот же общественный туалет. Я не стесняюсь этого выражения,  я от него не откажусь. Каждый зашёл-вышел, а убирать-прибирать за собой никто не собирается. Наше охотничье законодательство, к сожалению, не поясняет, кто в общедоступных охотугодьях отвечает за всё. Если это государство, то как оно будет заключать договоры аренды лесного участка, как оно там будет организовывать инфраструктуру? И у нас получается парадокс. В статье 27 Закона об охоте указано, что для ведения охотничьего хозяйства необходимы инвестиции, вложения в охотничье хозяйство, в закреплённых охотугодьях без этого нельзя его вести – а в общедоступных охотугодьях, получается, «делаю что хочу». Те охотники, что приветствовали распространение ОДУ и выезжали в такие угодья на охоту, уплатив государственную пошлину в 650 рублей, возвращаются в свои общества обратно.

М.К.: Чем занимается сейчас Росохотрыболовсоюз, как он защищает права массового охотника?

Т.А.: В последние годы только ленивый не пинал, только ленивый не говорил, что эта структура искусственно создана, что она не нужна... Нет, она нужна! Но сегодня жизнь наша, законодательство, заставляет Росохотрыболовсоюз делать свой выбор: он продолжает отстаивать интересы всех охотпользователей – потому что нет такой организации, которая их будет отстаивать. Росохотрыболовсоюз остался единственной организацией, которая, отстаивая или выражая на различных уровнях государственной власти свои интересы, одновременно отстаивает интересы всех охотников и всех хозяйствующих в сфере охоты субъектов вне зависимости от форм их собственности: частных, ООО, ОАО, НП и пр., расширяя свою ответственность за пределы ассоциации. При этом финансовые потоки, членские взносы идут только от наших членов. Однако пинают нас и выставляют какие-то там требования люди, которые не принадлежат к Росохотрыболовсоюзу, не являются его членами, которые далеки от него. Но, тем не менее, считают, что мы им что-то должны, и это что-то требуют, чаще всего – без особого на то основания.
Обратите внимание. В 2012 году устав РОРС был приведён в соответствие с законодательством. Сейчас сюда входят только юридические лица. И когда нам говорят, мол, вот тут охотника ущемили, он туда-то написал, здесь охотника ущемили, он ещё куда-то написал, я отвечаю: а где вы – остальные члены этого общества? Ведь это ваше право – через контрольно-ревизионную комиссию влиять на руководство вашей первичной организации!

М.К.: Но это парадокс не только охотничьего сообщества, это парадокс в целом нашего так называемого «гражданского общества»: человек начинает что-то требовать от власти, не подозревая, что это «что-то» в значительной степени зависит от него…

Т.А.: Да, от его гражданской позиции. Люди считают, что кто-то сверху должен подарить им чего-то, тогда всё у всех будет. Да, я знаю некоторых руководителей среднего звена, про которых говорят, что они не слышат рядовых охотников; но и рядовые охотники тоже не всегда правы. Меня больше напрягает другое. Сегодня у нас в Росохотрыболовсоюзе не получается придумать формы, когда бы Росохотрыболовсоюз был един с какими-нибудь коммерческими структурами, другими общественными организациями. Мы очень много выступаем в судах. У нас за последние три года прорыв в этом отношении произошёл.

М.К.: Сегодня в общественном сознании образ охотника воспринимается очень неоднозначно…

Т.А.: Да, роль охоты и охотников у нас очень сильно недооценивается –  и государственными структурами, и общественностью. Взять хотя бы пример с разрешением петельного лова для регулирования численности вредных животных: «тёмно-зелёные» организации считают, что популяции диких животных должны саморегулироваться, в то время как уже давно они живут в чисто антропогенном мире. «Тёмно-зелёные» не живут там, где живёт волк и давит в посёлках домашних собак, коров, где взрослые вынуждены сопровождать детей в школу с топорами в руках.

И при этом определённые силы закладывают в широкое сознание образ охотника как врага природы, врага всего живого – это упущение и нашей воспитательной работы. Упустили мы время. Что делать? Сегодня нужно методично вести образовательную работу, объяснять роль охоты, регулирования численности, положение охотника в социуме и в природе. Вода камень точит. На центральных каналах мы готовы встретиться с нашими оппонентами, обсудить волнующие нас общие проблемы, поделиться точками зрения. Как-то все передачи, все публичные встречи с «тёмно-зелёными» заканчивались победой охотников – потому что аргументация охотников не надуманна, она жизненна. Кроме 
того, судят-то по результату. Все виды животных, которые сегодня сохранены, сохранены благодаря охотникам. Все особо охраняемые природные территории, которые мы сегодня имеем, развились из правильного охотпользования и созданы именно охотничьим сообществом. И когда мы сегодня говорим о том, что исполняется сто лет заповедной системе в России, это сто лет с того момента, как охотничье сообщество в рамках тогдашней системы природопользования задумалось о будущем. А негосударственные заповедники создали охотники ещё тысячу лет назад – примером та же Беловежская пуща.

Я бы очень хотела, чтобы власть поняла, что есть целая категория людей, которые а) патриоты по убеждению, потому что любят российскую природу  и любят охотиться в России и б) прекрасно понимают, для чего они здесь живут. Сейчас очень много говорят о том, что нужно закреплять людей в Сибири и на Дальнем Востоке. Закрепить можно только тех людей, которые соединятся там с природой. Крупных городов вы там не понастроите. Жители, которые привыкли жить в городах, для кого село, охота и рыбалка ничего не значат, там не останутся жить. Там остаются только те люди, которые находятся в состоянии душевного равновесия с природой. Надо, чтобы государство понимало, что оно ответственно перед жителями этой глубинки.

Хочу немного сказать о «зелёных». Если они ставят своей целью пошуметь и поднять при этом имидж – это не наши союзники. Если организация имеет цель реально сохранить какой-то вид животного, биоразнообразие на какой-то территории, вернуть какие-то виды животных на те территории, где они раньше обитали, – это союзники охотников. И они – сто процентов –  в какой-то момент найдут с нами общий язык.

В заключение я хочу рассказать одну историю, которую, в общем, сегодня знают очень немногие. В 1993 году в Хабаровске собрались охотоведы, которые занимались проблемой сохранения амурского тигра и понимали, что дело швах. Граница открыта, китайцы скупают дериваты, состояние популяции тигров – вопрос нескольких сот метких выстрелов. И надо что-то делать. Было принято решение обратиться во все инстанции, бить во все колокола. И волею судьбы наиболее эффективную поддержку нам оказал только что ушедший эколог Алексей Владимирович Яблоков. Он составил очень грамотное (самое грамотное из дошедших до нас) письмо с рекомендациями: кому, в какой форме, как обратиться, в какие двери стучаться, на какие ручки нажимать. Все остальные – отписывались. И аппарат Черномырдина, и Совет народных депутатов, и аппарат Президента. Яблоков же поднял эту проблему до уровня Президента РФ.  А уж какой Яблоков был эколог – зеленее зелёного…

Текст и фото: Михаил Кречмар 

Вернуться к списку