Медведи и мы

Журнал у нас охотничий, и поэтому справедливее было бы назвать эту статью «Медведи в охотничьем хозяйстве», но делать я так не буду. Во-первых, суконно-казённо, чего я всю жизнь старался избегать. Во-вторых, медведи и так подлежат управлению как объект департамента государственной политики и регулирования в сфере охотничьего хозяйства (иначе – депохоты), так что, какого бы «медвежьего» аспекта в статье ни коснулись, мы всё равно упрёмся в охоту.

На это мы возразим, что речь идёт о копытных животных. Которых, прошу прощения, едят. А что делают с медведями? Медведей стараются не есть. Для этого есть вполне достаточно причин – от высокой степени заражённости их мяса трудновыводимыми гельминтами (и трихинеллёз – не единственная болячка) и до специфического запаха и вкуса, которые многим не нравятся. В общем, «на куски порубил топором, в котёл – и жрать» – это не про медведя. Медведя можно «перегонять» в тушёнку, варить четыре часа, отбивать запах специальными рецептами – но это уже не то. Как человек, большую часть жизни проживший в одном из самых «медвежьих» краёв России, свидетельствую: людей, постоянно евших медведей, среди многих десятков моих друзей-охотников было меньше, чем пальцев на одной руке. Да куда там пальцев – не больше трёх я могу вспомнить.

Ликвидность же медвежьих шкур – лично для меня коллизия, граничащая с анекдотичностью. В частности, вспоминаю историю, когда один из моих приятелей случайно (как потом выяснилось) продал шкуру большого медведя корейцам за тысячу долларов. Тут же сам продавец и трое его приятелей произвели нехитрую калькуляцию и за весну добыли на Охотском побережье тридцать медведей. Происходило это в 1996 году. Последние шкуры из этой партии с огромным трудом продались где-то в 2017-м, более чем через двадцать лет.

Это я к чему? К тому, что, когда я говорю «бурый медведь как объект охоты в России никому не нужен (ну, почти)», на этом высказывании стоит штемпель «оплачено».

А как же, скажут мне те же эксперты, медвежья охота как молодецкая забава, добыча трофея, адреналин, соревновательность? Трофейных охотников, дорогие мои эксперты, на всю нашу необъятную страну у нас сегодня не более тысячи (и то, я, возможно, сильно погрешу против истины в большую сторону). А недоопромышляемая часть популяции медведей оценивается в десятки тысяч. А что происходит с популяцией зверя, когда она регулярно недоопромышляется? Она растёт. Удивительно, правда?

Особенно в случае с бурым медведем, у которого нет естественных врагов, кроме человека и самого бурого медведя (каннибализм у этих животных – норма жизни, а отнюдь не исключение). Более того, скажу такую занятную вещь. Отстрел крупных самцов в рамках трофейной охоты способствует росту медвежьей популяции – потому что таким образом человек «убирает» наиболее активных каннибалов, поедающих медвежат и молодых мишек. Так что медведей вокруг нас становится больше и больше. Они уже начинают заполнять территории, откуда их раньше люди по тем или иным причинам вытеснили, – например, они пришли в Московскую область. Вопрос в том только, когда они её заселят с приемлемой плотностью. Обратите внимание, вопрос стоит не «если», а «когда».

Кстати, о цифрах. Численность медведей в нашей стране принято писать в диапазоне от 220 до 300 тыс. особей. То есть, на взгляд неискушённого человека, в некую прореху падает чуть ли не восемьдесят тысяч медведей (это больше, чем во всей Северной Америке, к слову). Где правда, брат?

Существует много методов оценки численности, разной степени достоверности. Главное, что надо об этом знать, – это то, что степень эта всегда очень низкая. Практически официально считается, что ошибка в оценке численности любого вида крупных млекопитающих, какую бы точную методику вы ни использовали, будет около 25%. То есть, если вы где-то на территории вдумчиво и математически корректно определили численность медведей в сто особей, то примерно равновероятно она может оказаться и семьдесят пять, и сто двадцать пять. Более того, это активно используется при продвижении различных исследовательских и природоохранных программ: иногда, для того чтобы объявить вид или популяцию в бедственном положении, достаточно взять численность «по нижнему уровню» – и вуаля, включение в Красную книгу, гранты, госфинансирование . А если посмотреть по верхнему пределу – так ничего страшного вроде не происходит, и даже возможно ограниченное хозяйственное использование .

Наиболее любим российскими медвежатниками вариант, когда медведей можно посчитать весной по следам на учётных площадках. Здесь на пути исследователей сразу встаёт несколько трудностей. Во-первых, когда медведи выходят из берлог и начинают передвигаться по снегу, то это передвижение становится очень затруднительным для человека на лыжах. Иногда этого можно избежать, выходя на маршруты с рассветом, когда поверхность снега подморожена, а иногда нет. Далее – участок одного взрослого самца может иметь размеры 30×30 км, а это значит, что учётные площадки должны иметь буквально астрономические размеры. Чаще же всего они именно и ограничиваются такими квадратами 30×30 км (а то и вообще 20×20 км). Пересечения следов всех медведей на этой территории фиксируются, исследователь, по мере тренированности глазомера, пытается отличить друг от друга следы крупных самцов-доминантов и на основании этого пересчитать количество зверей, обитающих на этих девятистах квадратных километрах, на всю площадь подведомственного ему, специалисту, региона – административного района или области.

Иногда в качестве такого участка выступает территория какого-нибудь охотничьего хозяйства или часть его. Подсчёт и промеры следов грамотные егеря и охотоведы ведут весь период активности медведей, в результате чего обычно более-менее создают у себя представление, сколько у них в хозяйстве живёт всё тех же крупных самцов и самок с детёнышами. Свободно болтающийся «средний класс», естественно, экстраполируется от исходной численности самцов-доминантов и медведиц с медвежатами. Ну, за исключением ситуаций, когда отдельные представители этого класса чем-то сильно выделяются: нетипичным цветом шкуры, физическими недостатками или наглостью поведения – тогда их идентифицируют хорошо. Естественно, такая работа проводится только в продвинутых охотничьих хозяйствах, с хорошо обученным персоналом, умеющим разбираться в следах. Ещё, как правило, там обязательно присутствует натуралист-энтузиаст, интересующийся мишками, обычно охотовед, старший егерь или даже владелец хозяйства. Проблема состоит в том, что такие хозяйства выглядят редкими вкраплениями в море других территорий, где ответственные исполнители учётных работ не отличают следа собаки от рыси.

Как вы понимаете, это даже не прошлый, а даже позапрошлый век оценки численности, тем не менее активно применяющийся у нас в стране. На первый взгляд, он выглядит ужасающе неточным, и, конечно, это так. Но ценность его как раз не в способности местных чингачгуков знать наизусть все следы в округе. Он – в том, что это, выражаясь народными словами, «печка, от которой пляшут». То есть численность медведей, определённая таким образом, может подвергаться (и справедливо подвергается) любым сомнениям. Но если с этой численностью что-то происходит – медведей становится на десять процентов больше или меньше и это происходит год от года, – то опытный человек эти тенденции замечает. И может с довольно большой уверенностью говорить о росте численности медведей в том или ином районе или о его падении.

Существуют и другие методы оценки численности медведей, которые применяются при избытке средств и в более развитых в охотоведческом отношении странах. Так, есть способ повторного отлова: всех медведей на определённой территории отлавливают, метят радиоошейниками, а потом ежегодно отлавливают всех или только тех, кто не имеет радиоошейников, и по мере накопления материала оценивают, какова популяция в этом районе и каков приход новых особей и количество приплода у самок. Есть способы оценки численности с помощью матриц установленных на территориях фотоловушек. Но и они требуют высокого уровня идентификации зверей, попавших в объектив, что обычно возможно только с крупными самцами-доминантами и самками с детёнышами. «На колу мочало, начинай сначала». Уникальные условия Камчатки (обильный снеговой покров и массовый выход медведей из берлог по снегу) даёт возможность в некоторых районах проводить регулярные авиаучёты весной с вертолёта. Однако их высокая стоимость и уникальные условия полуострова делают этот опыт неприменимым в других регионах. В общем, с учётами медведей всем понятно: дело ясное, что дело тёмное.

Вернёмся к неизбежно возникающей при росте численности проблеме конфликтов[1]. На самом деле конфликты между человеком и медведем имеют под собой два источника. Один – это постоянно растущая популяция этого зверя; второй – пищевые отходы, которые скапливаются вокруг городков, посёлков, деревень, санаториев, туристических баз. Вторая проблема постоянно усугубляется добровольным подкормом медведей различными доброхотами.

Отношение специалистов к подкармливанию медведей около кемпингов, на обочинах дорог и возле дачных посёлков сформулировано совершенно однозначно. Покормил медведя – убил медведя. Потому что рано или поздно прикормка медведя повлечёт за собой конфликт. И конфликт с таким крупным, сильным и не соизмеряющим свою силу зверем неизбежно потащит за собой или увечье, или смертельный исход для человека. Пока ещё человеческая жизнь у нас стоит неизмеримо выше звериной, поэтому любой здравомыслящий администратор сделает выбор в пользу вынужденного отстрела.

Проблема доступа к пищевым отходам медведей, равно как и бродячих собак, лисиц (которые тоже выступают разносчиками ряда заболеваний, в том числе бешенства), волков и ряда других опасных животных, может быть, как мне представляется, решена очень просто и эффективно. Штраф за незаконную добычу бурого медведя вкупе с возмещением ущерба сегодня составляет около двухсот пятидесяти тысяч рублей. Верно? Вот поступил сигнал «медведь на помойке бабку Флегонтовну гоняет», выдано разрешение на вынужденный отстрел (к нему мы ещё вернёмся), приехал на место происшествия представитель особо уполномоченного органа с оружием, застрелил медведя. Спас бабку. А дальше представитель особо уполномоченного органа пишет акт о вынужденном отстреле, на основании которого штраф и ущерб за убитого зверя взимаются… очень просто, с главы муниципального образования, на территории которого отстрел этот произошёл. Вот прямо из личных средств. Потому что уборка и содержание территории в надлежащем санитарном порядке находятся напрямую в зоне его ответственности. Уверяю: впаять десяток штрафов нескольким местным мэрам и главам администраций – все живо найдут способы справиться с помойками вокруг своих посёлков.

Кстати, вызов представителя специально уполномоченного органа тоже в значительной степени квест. В частности, потому что наши законодатели в своей неизъяснимой милости ограничили срок действия разрешения на вынужденный отстрел тремя сутками – что для ситуации с таким «широко ходящим» зверем принципиально недостаточно. В некоторых особо обширных регионах, таких как Республика Саха – Якутия, этих трёх дней может только-только хватить для того, чтобы выехать к месту обитания проблемного зверя.

«Да много ли людей страдает от когтей и клыков медведей?» – возразят мне прекраснодушные люди. Много. В последние годы количество людей, погибающих в результате нападений медведей, в нашей стране колеблется от тридцати до восьмидесяти в год. При этом они совершенно не отражаются в официальной статистике. И дело отнюдь не в злокозненности официальных лиц, скрывающих медвежьи безобразия. Дело в том, что далеко не всегда случаи гибели человека от нападения хищника идут по этой статье. Подранного медведем человека на рыбалке могут списать как погибшего в результате производственной травмы (это если мы имеем дело с официальным рыбаком, промышляющим для коммерческой структуры) или в результате неосторожности во время отдыха (если медведь напал на него во время ловли окуня на удочку). В общем, вариантов здесь очень и очень много, и далеко не все они приводят к необходимости поставить в известность охотинспектора. Которого может в районе и вовсе не быть. Во многих регионах страны охотинспектор приходится на два-три района. А районы бывают размером с Нидерланды.

Поэтому внятной централизованно собираемой статистики по несчастным случаям у нас в стране просто нет. И сразу скажу: это работа не для одного человека, а для полноценной рабочей группы на постоянной основе. Потому что работа эта будет предполагать постоянный контакт с регионами (а регионов, в которых у нас обитают медведи, на минуточку, больше шестидесяти), и связываться с ними надо будет не один раз в год. А в связи с общим ростом численности и людей и медведей проблема мониторинга конфликтов между ними станет весьма и весьма актуальной.

В одном можно не сомневаться. Медведей в нашей жизни будет больше. И я не уверен, что это к лучшему.

Автор: Михаил Кречмар

[1] См. статью «Хищники человеку вредны», № 05-2016, стр. 16.

Вернуться к списку