Блоги

Kodiak от Pedersoli.


По ссылке - классный клип с выстрелом из этого ужоснаха.
http://www.youtube.com/watch?v=Is1FE-g3LsY

Оружие в экспедиции или в экстремальном туре – такая же благословенная почва для самых разных умственных спекуляций, как форма истинно промыслового ножа, или набор предметов, входящих в неприкосновенный аварийный запас (НАЗ). Вариантов экспедиционных ружей в разные времена предлагалось множество – от двуствольных парадоксов конструкции Ивашенцева (идея С.Бутурлина), до комбинированной двустволки-горизонталки с набором стволов 20 калибра и 9,3х57R (которую Нансен взял с собой к Северному полюсу). При этом подавляющее большинство современных туристов оружия в походах не приемлют вообще – по причинам, часть которых я излагаю ниже, а также из-за ограничений чисто законодательного характера. Именно их надо, прежде всего, иметь в виду, когда вы собираетесь взять в маршрут или экспедицию любимую «Сайгу» или ТОЗ-34Е. Дело в том, что согласно существующему законодательству, нахождение в любом, пусть даже самом диком месте, с расчехлённым огнестрельным оружием автоматически приравнивается к браконьерству. Во избежание ненужных коллизий путешественнику необходимо запастись соответствующим разрешением от органов охотнадзора.

Оружие – вещь спорная.

Огнестрельное оружие в путешествии – вещь в достаточной степени спорная. По крайней мере, я считаю, что носить оружие в походах может лишь человек, совершенно точно уверенный в том, что ему это а) жизненно необходимо, и б) он этим оружием умеет хорошо пользоваться. В руках людей, носящих оружие по принципу «на всякий случай» оно представляет такую же опасность для своего владельца, как и для окружающих.
Замечу лишь, что ношение огнестрельного оружия в целях так называемой «самообороны» чаще всего лишь провоцирует всякий неустойчивый элемент на столкновение с вами. А если вами и вашим снаряжением заинтересовался по-настоящему опытный и умелый лесной житель – охотник-промысловик, старатель, беглец от правосудия – то ситуация в этом случае будет примерно такой же как положение с медведем-людоедом. Если он собрался всем этим завладеть, то он им завладеет, вне зависимости от того, вооружены вы или нет.
Так что в этой статье рассматриваются лишь варианты ношения оружия для добывания пищи, что называется, «из-под ног», и для самообороны от крупного хищника, нарочито нагло идущего на рожон (чаще всего – бурого и белого медведей, в очень редких случаях, на Дальнем Востоке – тигра).

Использование огнестрельного оружия в качестве инструмента для добывания пищи, на мой взгляд, оправдано только в совершенно удалённых и малолюдных местах, на диких территориях, где снабжение продуктами из магазинов или факторий весьма и весьма затруднено. Здесь применение оружия имеет под собой вполне рациональную основу.

Один патрон 12 калибра весит около 45-50 г, патрон от карабина СКС, известный как 7,62х39 – 16 г, патрон трёхлинейной винтовки 7,62х54R – 20 –22 г. Наиболее выигрышным выглядит патрон 22 LR, то есть – патрон малокалиберной винтовки кольцевого воспламенения – он весит около 5 граммов.

В стандартной 400 г банке тушёнки содержится от 150 до 250 г белкового питания, которое с некоторой натяжкой можно назвать мясом. При этом, выход мяса даже с тушки одного рябчика или крупного кулика будет около 300 граммов.

С точки зрения путешественника наиболее универсальным является дробовое (гладкоствольное) оружие достаточно большого калибра. Тут мы сталкиваемся с первым противоречием «ружья для походов». Это – противоречие между калибром ружья и весом боеприпаса.



Калибр и боеприпасы.

Калибр гладкоствольного ружья – важнейший параметр, от которого зависит эффективность использования оружия. Чем больше дробин помещается в заряде, тем меньше вероятность промаха при стрельбе на стандартную охотничью дистанцию. Чем больше масса пули, тем более вероятно, что зверь будет добыт с одного удачного выстрела, а нападающий медведь – этим же выстрелом остановлен. И с другой стороны – увеличение калибра влечёт за собой увеличение веса патрона (а его предстоит таскать) и веса самого оружия.

Вес оружия различного калибра и патронов, использующихся в нём.

Иж-18М 12 калибр (одноствольное) - 2,8кг, патрон - 45 г
Иж-18М 20 калибр (одноствольное) 2,7 кг, 38 г
Иж-18М 32 калибр (одноствольное) 2,6 кг, 30 г
Иж-27Е (двуствольное, вертикальное расположение стволов), 12 калибр - 3,4 кг, 45 г
Иж-43Е (двуствольное, горизонтальное расположение стволов) 12 калибр - 3,3 кг, 45 г
ТОЗ-34Е 12 калибр (двуствольное, вертикальное расположение стволов) 12 калибр - 3,2 кг, 45 г
МЦ-20-01 20 калибр (одноствольное, с магазином на 2 патрона) 2,8 38
ТОЗ-78 5,6 кольцевого воспламенения (с продольно скользящим затвором, с магазином) -2,8 кг, 4,5 г
«Север» (комбинированное, 5,6/20 калибр) -3,0 кг,  4,5/38 г
Иж-94 (комбинированное, 7,62 в различных вариантах/12 калибр) - 3,8 кг, 45/20 г

В данной таблице я намеренно использовал данные только отечественного нарезного и гладкоствольного оружия, как наиболее употребительного в путешествиях по территории России.

При этом огнестрельное оружие в любом виде является самой неудобной в переноске деталью снаряжения. Поэтому, даже выходя в далёкий маршрут по диким местам, я рекомендую вам, повесив ружьё на плечо, подумать – а не заменить ли его несколькими дополнительными банками с продуктами. Как вы уже заметили по моей калькуляции, вместо одной двустволки 12 калибра можно захватить восемь стандартных банок тушёнки.

Несмотря на всё вышесказанное, хочу заметить – сам я считаю наиболее рациональным для путешественника оружие именно-таки двенадцатого калибра. В пользу этого выбора говорит то обстоятельство, что 12 калибр вот уже пятьдесят лет является наиболее распространённым калибром России, и такие патроны можно найти и у оленеводов, и у тех же старателей, и на метеостанции или в любом таёжном посёлке.

При этом я советую с большой осторожностью употреблять в собственном оружии самоснаряженные посторонними лицами патроны. Дело в том, что обычно сельские жители склонны неоправданно увеличивать пороховые заряды, а также использовать в качестве снарядов различные экзотические предметы – от шариков к подшипникам, до рубленых гвоздей и гаек.

Я также не советую носить с собой десяток латунных гильз и аксессуары для их перезарядки – дело это довольно сложное и осуществимо лишь при наличии какой-либо крыши над головой, несмотря на то, что эта рекомендация упорно кочует из одного наставления по туризму в другое. Чем перезаряжать патроны на пеньке , проще взять с собой лишний десяток уже снаряженных.

Рекомендуемое количество дробовых патронов к охотничьему ружью – один патрон на два дня пути/человека.

Номера дроби и типы пуль.

Говоря о характере боеприпасов, хотелось бы рассказать о наиболее употребительных вариантах дроби, картечи и пуль. Прежде всего, хотелось бы предупредить путешествующую братию против применения дроби крупных номеров. Самыми универсальными дробовыми номерами будут номера от 7 до 5, однако для выстрелов по гусям или глухарям стоит иметь в запасе патронов пять, снаряжённых третьим номером дроби. Также среди боеприпасов желательно иметь два-три заряда мелкой картечи (калибра 5,6 мм) и три-четыре пули. В качестве пуль для обороны от медведя и других крупных хищников желательно иметь две тяжёлые типа Бреннеке – их отличает завидная точность при неплохой убойной силе. Также для добычи копытных животных на значительной дистанции желательно иметь два патрона, снаряженных пулями Полева. Эти требования диктуются размерами и особенностями добывания самых распространённых охотничьих видов, с которыми имеет дело путешественник. При этом все пулевые и дробовые патроны, которые берутся в маршрут или экспедицию, должны обладать предсказуемыми качествами – то есть, быть из серии однообразно снаряженных боеприпасов, о которых известны: разброс снопа дроби и резкость выстрела для дробовых патронов; и точность и траектория полёта снаряда для пулевых.

Нарезное оружие.

Из многочисленных вариаций нарезного оружия, выпускаемого нашей промышленностью, наиболее рациональными я считаю малокалиберные винтовки под патрон 5,6 кольцевого воспламенения. Очень удобен для дальних переходов патрон 7,62х39, вследствие своего малого веса и относительно крупного калибра, но увы – отечественная оружейная промышленность не выпускает достаточно лёгкого ружья под него. Но если вы путешествуете долгое время в автономном режиме по местам, где медведей нет в принципе (арктическая тундра), то вашим спутником вполне может быть обычная малокалиберная винтовка с магазином. Но она предполагает мастерским владением именно этим типом оружия. Как и большинство хороших производственных инструментов оно не предусматривает использования его всеми подряд.

Само ружьё.

Итак, мы подошли от патрона к самому ружью.
Каким же должно быть ружьё для походов и дальних экспедиций, или же – каким оно быть не должно?
Очевидно, что оно не должно быть самозарядным оружием армейского образца – за исключением случаев, когда вы автономно работаете по несколько месяцев в отрыве от цивилизации, стоите стационарным лагерем и постоянно стреляете крупных животных для пропитания. Нет, всё своё вы носите с собой, часто перемещаетесь из точки А в точку Б, и иногда разнообразите своё меню то уткой, то куропаткой, то зайцем, опасливо оглядываясь в поисках выходящего из-за куста медведя. При этом вы не владеете практикой стрельбы на дальние расстояния и пулевой стрельбы навскидку. Люди, которые сочли необходимым когда-то освоить подобные навыки, в советах по приобретению оружия в экспедиции не нуждаются.

Вариант у вас  фактически один – переламывающееся пополам охотничье ружьё, в просторечии – переломка. Это оружие имеет перед полуавтоматом, «помповым» ружьём и оружием с продольно скользящим затвором ещё и то преимущество, что оно оказывается на длину патрона и хода затвора короче всех поименованных агрегатов. Кроме того, в оружии с переламывающимися стволами можно быстро поменять патрон – с дроби на пулю и наоборот. Ружья этих систем, как правило, прикладистее ружей с затворными коробками. К минусам такого, классического охотничьего ружья можно отнести то обстоятельство, что по сути, оно является «вещью в себе» - в случае поломки в колодку залезть довольно трудно, точно так же как трудно выправить неисправность, как говорится, «на коленке».

С другой стороны, степень надёжности механизма этого оружия, как правило, настолько высока, что лезть туда и незачем. Вот на что отдельно стоит обратить внимание – это на хромированные каналы стволов. Хром в стволах даёт возможность не чистить оружие в течение очень долгого времени, за исключением тех случаев, когда вы работаете на влажном солёном морском побережье. Тем не менее, маслёнку брать с собой я рекомендую – для того, чтобы смазывать механизм через отверстия для бойков.

Очень важной деталью ружья путешественника является ремень. Ремень желательно иметь брезентовый, а не кожаный, и после подгонки его по фигуре, рекомендую перемотать пряжки мягкой изолентой (не скотчем!). Дело в том, что на большей части отечественных ремней, пряжки имеют свойство расстёгиваться в пути от нагрузок. А разбирать ружьё пополам можно и с пристёгнутым ремнём.

В принципе, именно так – разобранным пополам и упакованным в рюкзак, я и рекомендую носить оружие на дальних переходах. Ну а если вы путешествуете в местах изобилия бурых мишек – ничего не поделаешь, придётся привыкать к тому, что оно будет постоянно оттягивать ваше плечо.

«Фабричный» выбор.

Наша оружейная промышленность предоставляет нам не очень богатый выбор в качестве оружия для туристов и работников экспедиций.

На первом месте, безусловно, стоит одностволка Айвера Джонсона, которая после многочисленных модернизаций известна нам как ИЖ-17/ИЖ-18. Она:  а) легка; б) проста; в) обладает достаточной мощностью; в) складывается пополам, что дает много преимуществ на переходах; г) абсолютно всеядна в отношении боеприпаса соответствующего калибра.

На втором месте мы имеем клоны ижевской двустволки-вертикалки ИЖ-27 с двумя гладкими стволами и с нарезными стволами в различных комбинациях.

У туристов и путешественников по сию пору значительной популярностью пользуется тульская одностволка с поворотным затвором (не самозарядная), известная как МЦ-20-01. Популярность эта основана, преимущественно, на двух факторах: малом весе; и довольно хорошем устойчивом бое пулей. Но наряду с этими достоинствами, данная модель обладает и не менее ярко выраженными недостатками.

Первый из них – это оружие не разбирается пополам, как подавляющее большинство охотничьих ружей.

Быстрая перезарядка с помощью затвора немногим отличается от быстрой перезарядки с помощью перелома ружья. Кроме того, оружие «с затвором» изначально сконструировано для патронов к нарезному оружию, и в гладкоствольном варианте иногда склонно к задержкам при подаче патрона в патронник.

20 калибр во всех отношениях проигрывает 12-му – по убойной силе как пулевого, так и дробового снарядов, точности попадания, разнообразию боеприпасов.

«Идеальное» оружие.

Хотелось бы поговорить и о том, что хочется иметь путешественнику. Каким могло бы быть идеальное «оружие ходока»?

С моей точки зрения, это могла бы быть комбинированная вертикалка типа «Север», но с комбинацией стволов: нижний – 12 калибра с сужением получок, а верхний под малокалиберный патрон кольцевого воспламенения 22 LR. Предлагаемый в настоящее время отечественной промышленностью вариант этого ружья имеет дробовой ствол 20 калибра, что явно недостаточно ни для стрельбы по крупному зверю, ни при самообороне. Кроме того, как уже говорилось, 20 калибр значительно уступает 12 в разнообразии доступного боеприпаса. Стволы можно сделать длиной 60 см, что даст общее уменьшение длины оружия почти до метра. Все согласятся со мной, что на тропе длина оружия критична. Стволы, естественно, должны быть на регулируемых муфтах – просто наша промышленность не сможет обеспечить хорошего сопряжения стволов путём спайки. Целику стоит уделить особое внимание. На таком ружье можно установить кольцевой прицел Лаймана – он прост, хорошо регулируется по вертикали, даёт возможность иметь пристрелку по обоим стволам отдельно. Мушка – простой цилиндрический стержень с намушником и обязательно – «ласточкин хвост» для оптики. В прикладе можно было бы расположить гнезда для  малокалиберных патронов. Цевье можно было бы оставить закрытое сверху, так как оно сегодня и есть на «Севере» - оно утяжелит конструкцию, но ненамного. Зато будет предохранять тонкие и не скрепленные пайкой стволы от ударов.
Эжектор на таком ружье не нужен.

В любом случае, огнестрельное оружие в путешествии не является ни символом, ни атрибутом всемогущества. Оружие – это такой же инструмент, как нож, топор или лучковая пила, и значит, подпадает под принцип - если вы можете без него обойтись – обойдитесь! Но если уж взяли с собой – будьте уверены, что сможете использовать его в надлежащее время нужным образом!

В возвращении всегда таится загадка.

Трудно сказать, что ощутишь при возвращении на когда-то пройденные места – горечь, от того, что нельзя дважды войти в одну и ту же реку,  радость при вещественном осознании того факта, что горы никогда не уходят с привычного места, тревогу за знакомых обитателей этих мест.

Я возвращался в устье реки Сиглан, где пять лет назад мы снимали фильм для ГТРК «Магадан» «Берег Сокровищ». Место это – обширный залив в ста двадцати километрах к северо-востоку от Магадана, уже тогда произвел на меня впечатление, как одно из лучших мест для фотосъёмки дикой природы Охотского побережья. Во время знаменитых охотских отливов вода из залива уходила почти полностью, обнажая обширные пространства морского дна - так называемую литораль. На этой литорали возились утки, на камнях брызгами белой краски рассыпались чайки, а по отмелям ходили неуклюжие белоплечие орланы – нескладные, как индюки, и яркие, как сороки весной. Мелкий и прогреваемый Сигланский залив буквально кишел жизнью, жизнь кишела также вокруг него. На пологих склонах гор неторопливо бродили бурые медведи, по обрывам – скальным клифам береговой линии паслись снежные бараны, а в пойменных лесах вдоль впадавших в залив таёжных речек водились относительно немногочисленные лоси – сохатые, как принято их называть в тех местах. Немногочисленность их обуславливалась не природными условиями, а наличием в ста километрах поселка Олы, откуда на снегоходах и грузовиках «Урал» совершали свои налёты браконьеры. Вот и прятались убогие остатки некогда многочисленного племени приохотских лосей по всяким тупиковым речкам и притокам. Что же касается никому не нужных медведей и труднодоступных баранов, то этих животных тут обитало столько, сколько могла прокормить местная природа.

Поэтому, когда мне надо было привезти куда-нибудь людей, которые хотели запечатлеть первозданную северную природу, будь то съёмочная группа BBC, местное телевидение, или одинокий фотограф-энтузиаст, я вёз их на Сигланский залив.

Пять лет назад, путешествуя в одиночку по этим берегам, я отыскал, как мне показалось, идеальное место для установки лагеря для съёмки бурых медведей. Это был невысокий перевал, верх которого венчала небольшая заплатка болотистой тундры – источник воды, кругом валялось много горелого кедрового стланика – дрова, и с которого открывался великолепный вид – к югу – на залив Забияка Охотского моря, и к востоку – на Сигланскую лагуну.

Имело это место и некоторые недостатки. Во-первых, оно было открыто всем мыслимым и немыслимым ветрам (и туманам, как выяснилось впоследствии),  а во-вторых, через этот перевал проходили все столбовые дороги медведей, которые по каким-то, ведомым только им причинам, бродили между Сигланской лагуной и основным морским берегом.

Тем не менее, когда владивостокский фотохудожник Юра Шарапов попросил меня подыскать удобное место для фотосъемки медведей, то я ни секунды не сомневался – когда-то, пять лет назад, я на подходе к этому перевалу насчитал двенадцать медведей, а ночевал на нем под рёв постоянно дравшихся во время гона самцов.

Тем не менее, главное ощущение при любом возвращении – это неуверенность. И несмотря на все заверения знакомых охотников, что за три года моего отсутствия медведей на побережье стало только больше,  я не переставал волноваться – сохранилось ли ещё это звериное Эльдорадо на изрезанном морем крае нашего мира…

В море тумана.

Наша высадка, на первый взгляд, прошла совершенно образцово. Вертолёт высадил нас прямо на указанной мной точке, погода звенела – с нашего перевала, казалось, можно было увидеть Камчатку, которая располагается в двухстах километрах к востоку. И пока я устанавливал двускатную брезентовую палатку, а после – монтировал жестяную печку-экономку, мой компаньон не переставал рассуждать о благодатности северных краёв, и поглядывал на мои усилия с некоторым недоумением.

Но к четырём часам вечера на горизонте замерцала тоненькая серебристая полоса, и прямо на наших глазах над серо-голубой водой Охотского моря начали возникать из прозрачного воздуха ватно-белые клочки. Это откуда-то с севера ветер подогнал плавучие льды, надо льдами стоял фронт холодного воздуха, и при приближении его к тёплому берегу стал формироваться туман.


Наблюдал я эту картину, возможно, секунды три, а затем оторвал моего компаньона от панорамных съёмок окрестностей, и мы с удвоенной силой завершили обустройство нашего временного жилища. И, когда палатка зазвенела, как холст на мольберте, натянутая на всех возможных растяжках и стойках, верёвки, удерживающие её в вертикальном положении, были придавлены тяжёлыми, в полцентнера, камнями, а снаряжение и личные вещи нашли внутри нашего домика те места, где они будут находиться следующие двадцать дней, по натянутому брезенту ударил первый шквал влажного воздуха.

Я поглядел в сторону моря: оттуда, где ещё час назад сверкало озеро расплавленной лучами солнца морской воды, как в голливудском хорроре надвигалась, шевеля щупальцами и испуская из себя влажные ледяные струи, грязно-серая, рваная стена ледяного тумана.

- Вот тебе! – с торжествующей усмешкой сказал я и зажёг в печке огонь.



Огонь этот не угасал практически десять дней. Именно столько – половину отпущенного нам времени, мы простояли в море тумана на низеньком перевале над Сигланским заливом. Но при этом, я не скажу, чтобы жизнь наша была очень скучна и однообразна.

Появление Домино.

Первый гость посетил нас на следующее утро. Это был небольшой, поджарый чернобурый лис, с очень характерной для всех чернобурок маской вокруг глаз. Прозвали мы его, естественно, Домино .

Домино появился рано утром, в момент нашего пробуждения. Не обращая внимания на дымящуюся печную трубу, он обежал сперва лагерь по большому кругу, держась от палатки метрах в восьмидесяти, затем приблизился, с проделал то же самое метров с двадцати. После чего почему-то решил, что мы не представляем для него никакой опасности и… принялся поедать прошлогоднюю бруснику прямо за верёвками растяжек нашей палатки.

В это время, Юра, установив на штативе свой Canon Mark II с трёхсотмиллиметровым объективом, делал кадр за кадром.



- Послушай, - обернулся он ко мне со свистящим шёпотом, - ты видел – он жрёт бруснику!

- Послушай, - ответил я в полный голос, - он жрёт всё. Погляди на его талию. Это не лис, а, наверное, лиса, и у неё щенки. Если он станет размером с корову, то и нас сожрёт.

Домино, услышав мой голос, подпрыгнул на месте, как это умеют делать лисы, и мне показалось, что он даже чуть завис в воздухе во время прыжка.

- Тссс! – Юра сделал зверское лицо. – Не пугай супермодель!

- Ага, - я продолжал говорить в полный голос. – Он нас боится. Боится так, как боится бетонный блок наезжающего на него автомобиля. Вообще, для лисиц на Севере это характерно. У нас с отцом была такая знакомая лисица на Анадыре – как-то в наше присутствие она залезла в палатку и начала таскать из ящика мороженых куропаток.

- Ну и… - Не понял Юра.

- Ну и пришлось заколотить ящик.

В этот момент Домино окончательно успокоился, бросил бруснику, и принялся грызть промасленный картон одного из ящиков, в которых мы привели хлеб.

- Этому придётся отдать пустой ящик, - рассудительно сказал Юра.



Сигланский залив.

Льды стояли напротив нас в Охотском море, и холодный воздух со льдов боролся с тёплым воздухом материка прямо над нашей палаткой. Результат этой борьбы, проявлявшийся в виде тумана, не давал работать, и поэтому мы иногда, в относительно светлые дни (а такими мы считали их тогда, когда туман не опускался до самой земли), ходили на ближайшую речку Сивуч, где Юрий ловил нам на еду речного гольца – мальму. Сигланский  залив представлял собой как бы вытянутую внутрь материка руку моря, одетую в рукавицу – основная ладонь была дельтой реки Сиглан, а оттопыренный большой палец – заливом реки Сивуч. На том полуострове, который образовывала суша между основной ладонью и оттопыренным большим пальцем, располагался посёлок Сиглан. Точнее, то, что от него осталось. Посёлок был ликвидирован, а пять лет назад его заселял всего один обитатель – сторож неизвестного имущества Пётр Косов. Но Пётр умер не так давно, и, похоже, в этом посёлке уже никто не жил. По крайней мере, разглядывая в бинокль крыши домов, я не заметил ни одного дымка, по пустынным улицам не бегали собаки, а однажды я наблюдал, как со стороны тундры в посёлок вошёл медведь, пробрёл между котельной и развалинами гаража, и направился в пойму реки Сивуч, то есть к нам. Но к нам он так и не вышел.

Сигланский залив очень мелководен. Во время отлива вся его водная гладь покрывается сыпью выступивших из воды валунов. На валунах сидят бесчисленные птицы, самыми заметными из которых являются огромные, метровые белоплечие орланы. Наряду с чёрными грифами, они являются самыми крупными хищными птицами России. Но если чёрный гриф заселяет все необозримые пространства Центральной Азии, то белоплечий орлан гнездится лишь на узкой полосе тихоокеанского побережья России. Здесь, вокруг залива Сиглан, располагалось около десятка гнёзд белоплечих орланов, скорее всего, у них уже вывелись птенцы, и чадолюбивые родители часами сидели на этих, торчащих из залива дольменах, высматривая в воде рыбку, краба, или ещё какую-нибудь морскую живность. Огромные жёлтые клювы делали их похожими на гигантских строго одетых попугаев, а неподвижность, в которой они могли находиться часами, вкупе с монументальностью пейзажа, наводили на мысль о статуях Гора, которого египтяне высекали в виде хищной птицы возле своих храмов.

Вообще, бледное небо и скалистые берега залива, на которых были разбросаны многочисленные остатки прежних кораблекрушений, вкупе с заброшенным посёлком, наводили на мысль о некоем «конце мира», который посетил это место, навсегда убрав оттуда цивилизованных обитателей, и оставив здесь только орланов, лис и медведей. Обточенные камни берегов напоминали мифические развалины каких-нибудь Аркаима или Димилиока, капищ до-романской эпохи, разрушенных временем, а остов рыболовного сейнера, выброшенного на берег прямо в разрушенном посёлке, говорил о временах более поздних. Ну, а мачту этого корабля венчал обычно сегодняшний хозяин этих мест – белоплечий орлан.

Фольклорный элемент.

Однажды, над крышей какой-то из сигланских развалин, я увидел дым! Присутствие человека казалось до такой степени нереальным в этих краях, что я не выдержал, и оставив почти всё свое снаряжение ловившему рыбу Юрию, побрёл в длинный обход к развалинам бараков.

При ближайшем рассмотрении, на одном из домов можно было разглядеть признаки жизни. Окна были затянуты двойным полиэтиленом,  в ведре у порога стояла вода, и было непохоже, что она попала туда с прошедшим дождём. Но дым из трубы уже не шёл, и на пустой пыльной улице нельзя было прочитать никаких следов. В опровержение моих мыслей, поднялся небольшой вихрь, и стёр рубчатые следы моих сапог.

Тогда я уверенно постучал в дверь.

- Ааа! Оооо! Ёпрст, кто там? – раздался ухающий сиплый голос, и на пороге встал заспанный мужичок, со свёрнутым набок носом, сизым лицом, одетый во вьетнамский серый рабочий костюм. Некоторое время, он не веря своим глазам, тёр их, потом так же сипло сказал:
- Семьдесят один день. Как с куста. Сказали, через неделю приедут. Ты проходи, только пить у меня нечего. Только чай. И то без сахара.

Куда делся сахар, было очевидно. Возле печки стояли три сорокалитровые фляги, в которых обычно ставят брагу.

Тем временем Паша (так звали потерянного во времени  и пространстве мужика), рассказывал.

- Мы должны были сейнер на металл резать. Вот этот.

Я сразу понял, что орланы могут лишиться своего превосходного наблюдательного пункта.

- Сам я сварщик. С металлом всё могу. Дерева не люблю. У меня двадцать три ножевые раны, - добавил он несколько нелогично.

- Привезли сюда зимой. На тракторе. Продукты оставили. Мешок сахара, мешок гречки и мешок гороха. Сказали, через неделю вернутся. Я дни ножиком на двери отмечаю – палочки вырезаю. Сегодня семьдесят первый пошёл. Где они – непонятно. Ружья нету. Весной гуси-лебеди прямо под окнами ходили. Было б ружье – можно было б штук сто убить. Но зачем они мне? Там в цеху прошлогодняя солёная рыба лежит. Я её в воду кладу, через день она как свежая. Ты чай-то пей, он без сахара.

- Нас будет вертолёт связистов забирать. Хочешь, чтобы за тобой залетели? В посёлок отвезём.
Паша задумывается, затем глядит на меня голубыми, бесцветными, как у всех пьяниц, глазами.

- А что мне в посёлке-то делать? Водку пить что ли?

- А медведей ты не боишься? Вон, я с горы видел, как они по посёлку бродят. Поймают…
Паша хитро щурится.

- Да как же он меня поймает-то? Я из дома только по малой нужде выхожу…
Когда я рассказываю о нём Юре, тот только разводит руками.

- Не человек – прямо фольклорный элемент какой-то.

И декламирует Филатова: «Я – фольклорный элемент, у меня есть документ…»

Звери в лагере.



Время шло, а мы ни на шаг не приближались к нашей цели – съёмкам медведей в естественных условиях на Охотском побережье. Несмотря на то, что абсолютно повсеместно были следы медвежьего пребывания, лагерь наш стоял на перекрёстке пяти медвежьих троп, мы за десять дней не увидели рядом с нами ни одного зверя.

Нет, медведи кругом были – на берегу то и дело встречались отпечатки лап небольших медведиков, пришедших, видимо, покопаться в отбросах, как-то раз, когда туман приподнялся особенно надолго, я видел медведя, разгуливавшего по брошенному посёлку Сиглан, но вот пресловутых «медвежьих высыпок» когда с одного места можно наблюдать больше пяти зверей, мы не находили. Возможно, потому, что большую часть суток туман снижал поле нашего зрения до трёхсот метров.

Поэтому, когда нас разбудило ясный утренний свет, и в палатке стало жарко не от растопленной печи, а от солнечных лучей, мы сперва решили, что туман окончательно свёл нас с ума, и происходящее нам чудится.
Но факт оставался фактом – облака тумана топило жаркое летнее солнце, и туман умирал на глазах – таял в воздухе, будто и не было его никогда.

Мы немедленно вышли на маршрут. В начале рассказа я уже упоминал, что лагерь наш размещался на вершине небольшого перевала – сделано это было для того, чтобы было удобно идти гребнями гор, внимательно просматривая склоны, где могут находиться звери. Пройдя несколько километров, мы поняли, что прилетели всё-таки не напрасно. На этом отрезке мы насчитали шесть разных медведей – три гонные пары. Была, правда, и одна досадная деталь – все они находились на обрывистом морском берегу. Если бы в наши задачи входила охота на этих зверей, то, я не сомневаюсь, мы бы с большой вероятностью смогли бы добыть трофей в этот же день. Но для эффективной съёмки нам надо было приблизиться к зверям метров на пятьдесят, а лучше – на тридцать.  И тут мы не могли рисковать дорогой фотоаппаратурой, карабкаясь, как бабуины, по практически отвесным обрывам Охотского побережья. Поэтому осталось предположить, что за оставшееся время мы повстречаем этих же зверей на пологих склонах, или гребнях, а пока удовлетвориться съёмками пейзажей в хорошую погоду и возвращаться.

Увидав палатку, я понял, что в нашем доме происходит нечто неприятное.

Прямо в лагере находились два небольших медведя – скорее всего, отогнанные по весне матерью трёхлетние медвежата. Пока они ели бруснику там же, где пощипывал её Домино, и так же, как Домино, их нисколько не смущала пахнущая человеком палатка. Через минуту я увидал, как один из зверёнышей подошёл к куче дров и стал на задние лапы, пытаясь понять, рядом с чем он оказался. Потом он взял в зубы миску, стоявшую у входа, отнёс её метров на сто, лёг и начал вылизывать её, как собака.

Мы начали спускаться с горы для того, чтобы выйти на расстояние, пригодное для съёмки. Если бы медвежата принялись громить лагерь, я был готов начать беспорядочную стрельбу – это бы, с большой вероятностью, их отпугнуло. Но пока в палатку они не лезли, вещи вокруг не ломали, а вели себя как и полагается благовоспитанным молодым мишкам.

К сожалению, каменная осыпь, по которой мы спускались к лагерю, безбожно трещала под нашими сапогами. И медвежата, уже метров с двухсот, заслышав наше приближение, пустились наутёк. Причём, как часто это бывает,  звери не поняли, откуда к ним приближается опасность, и припустили вверх по склону прямо мимо нас.

А нам на память остался снимок медведя на задних лапах, который смотрит на палатку.

Медвежьи свадьбы.

Конец мая – июнь – время медвежьих свадеб. Снимать медведей именно в это время интересно, но и опасно. В отличие от сытого мишки на лососёвой реке, который, по сути, только что и делает, как ловит рыбу, ест её, и спит, поведение медведя в период гона очень сложно и интересно. Кроме того, сам медведь выглядит гораздо более презентабельно в своей ещё почти зимней шубе. Другое дело, что он в сезон любви зол, сварлив и раздражается по любому поводу. Поэтому наблюдение за ним, а тем более фотосъёмка в такой интимный период жизни, требует особого внимания и такта.

Медведи, пришедшие к нашей палатке в первый погожий день были не единственными медведями в окрестностях нашего лагеря.



Поздно вечером, в кустах под нашим перевалом кто-то включил вразнос двигатель со снятым глушителем. Его рокочущий грохот переливался над споками около двух минут, затем несколько раз раздалось громкое «Пуххх – пуххх!», словно из компрессора выпускали воздух. После чего кусты стланика затрещали и послышалось несколько звонких шлепков.

Я уже не раз слышал подобные концерты, и один раз – почти на этом самом месте. Они означали, что в кустах дерутся медведи. Рёв разъярённого медведя, когда он пытается запугать противника, носит практически техногенный характер – слышавшие его первый раз люди почти неизбежно путают его с грохотом пущенного вразнос мотора . Драться могут как самцы-соперники, так и самка с самцом, когда, по её мнению, он пытается обойтись с ней грубо. Вообще, взрослые медведи толерантны один к другому только очень короткое время – это весной. И то это касается самки и самца, взрослые же самцы друг с другом в это время постоянно дерутся. И как только период гона заканчивается, бурый медведь вновь становится квинтэссенцией индивидуализма. Крупному самцу ничего не стоит убить и съесть свою подругу, своих детей, и даже свою мать. Тяжела зверская жизнь…

Рёв медведей в трёхстах метрах под нашей палаткой мы слушали всю первую половину ночи. А наутро мы обнаружили двух медведей – самца и самку, в километре от лагеря, где они лежали в зарослях стланика.
Мы с Юрой подошли к этой паре, и он сделал замечательные снимки крупного самца бурого медведя – лучшие за эту поездку.

Самец был изрядно раздражён – морду его украшала пара таких шрамов, которые могло поставить или падающее бревно, или топор берсерка. Кроме того, половина уха у него была оторвана – за что мы и прозвали его «Корноухим». Его подруга собирала прошлогоднюю бруснику, а он лежал в кусту стланика и время от времени недовольно рычал. Потом, в какой-то момент уловил непонятную (с его точки зрения) возню в шестидесяти метрах от него, вылез из кустов и зашагал к нам.

Идущего с какой-то определённой целью большого медведя можно сравнить с каким-нибудь массивным механизмом – Терминатором звериного мира. Его глазки, глядящие из-под нависшего лба ничего доброго не выражают, но при этом он практически ничего не видит. Огромные лапы переступают по ягелю, камням, кустам как бы сам по себе, несут обладателя огромного массивного тела по заданному курсу, а голова совершенно автономно вращается на короткой шее, время от времени гулко втягивая воздух -  ххуф! – ххуф!

Юра приник к видоискателю и строчил кадр за кадром, а я не выпускал плечевой сустав из  прицела карабина.

- С пятнадцати метров я его гоню, - предупредил я вполголоса, надеясь, что мои полголоса послужат для бурого колосса предупреждением.

- Гони, - сказал Юра уже в полный голос, потому что медведь находился уже в двадцати метрах, и продолжал двигаться вперёд.

Я прицелился в мох под лапами медведя и выстрелил.

По опыту, я знаю, что лучше всего зверя отпугивает не выстрел в воздух, а выстрел в грунт прямо перед ним. Правда, в случае с таким огромным «амбаром» прогнозировать что-либо было очень трудно. Одно можно было сказать точно – этот зверь опрометью не побежит, а постарается «сохранить лицо» - то есть, в лучшем случае, с достоинством удалиться.

Медведь застыл на месте. И тут в дело вступила самка. Точнее, она решила из него выйти. На махах она перескочила через ближайший гребень и скрылась из вида.

Теперь Карноухий нисколько не сомневался, что надо делать. Постояв ещё секунду, дабы мы не смогли усомниться в его решительности, он повернулся и побрёл вслед за своей трусоватой подружкой, иногда оборачиваясь в нашу сторону.

- Боимся мы тебя, боимся, - успокоил Карноухого я.
- А что было бы если б и медведица на нас кинулась, - спросил меня Юрий.
- Не кинулась бы. Медведи строем не ходят.

Медведи на отливе.

Агитируя Юру Шарапова в эту поездку, я постоянно упоминал о том, что благодаря особенностям местной географии, медведи здесь почти всегда кормятся на литорали – приливно-отливной полосе, которая может достигать ширины в несколько километров. На этой полосе во время отлива остаются бесчисленные рыбки, рачки, крабы, моллюски, и съедобные водоросли. Без преувеличения, литораль для медведя является неиссякаемым источником пищи. Но день шёл за днём, мы регулярно осматривали берег моря, но в светлое время суток зверей на нём не находили.

Однако, уже перед самым отъездом, на морском берегу началось некоторое шевеление. Сперва я вершины горы я увидал двух небольших мишек (уже других – не наших визитёров – побольше и потемнее), которые разоряли птичий базар, потом, во время съёмки цветов мы с Юрием увидали небольшого медведя, копавшегося в морских выбросах прямо под нами.

К сожалению, нас он на море так и не дождался. Пока мы подходили к нему, он ушёл с берега и принялся собирать всю ту же прошлогоднюю бруснику, которой с осеннего урожая осталось видимо-невидимо.
Медведь был небольшой, и Юрий с 30 метров снял около двадцати кадров.

А медведей на морском берегу нам сфотографировать так и не удалось.

Ничего – будет повод появиться в Магадане на следующую весну!



«Методом мыши».

В древности гонцу, принесшему плохую весть, рубили головы. Но нашим гонцом был спутниковый телефон – существо по определению безголовое, а его антенна, которую можно было при изрядной фантазии, посчитать головой, была нам позарез нужна для связи с внешним миром. Нет, это приспособление точно знало, что ему от нас ничего не грозит, когда проквакало:
- Вертолёт к вам не сядет.

- Как?

- Да так… Послезавтра вам надо быть у связистов.

Это означало, что нам предстояло перетащить на себе  весь лагерь к связистам, которые располагались в 22 километрах от нашей стоянки. Причём сделать это надо было за сутки. Прикинув общий объём груза, я сообщил.

- Есть две новости – хорошая и плохая.

- По-моему, есть только плохая, - парировал Юра. – Нам надо переть этот лагерь двадцать километров по тайге и тундре. Читал «Смок Беллью»? Вот это и будет тебе этот смок. Джек Лондон, блин. Россия. И почему у нас ничего не обходится без приключений?

- А почему ты ставишь ответ перед вопросом? Сам же сказал. Почему у нас ничего не обходится без приключений? Россия…

- Ладно… Философ, блин… Бердяев хренов.  Все, что можно – бросаем, все, что нельзя – берём. Известным методом – методом мыши. Он же – жабы. Пакуемся компактно, перетащили на двести метров, вернулись за следующей порцией. Вещи все время должны находиться от нас в зоне видимости и в радиусе винтовочного выстрела. Вроде как местные медведи не сильно пакостны, но всё когда-нибудь случается первый раз. А какая хорошая новость-то?

- То, что нам не придется тащить груз все 22 километра. Мы спускаем его семь километров до Сигланского залива. У нас есть резиновая лодка, на которой мы можем переплыть залив, а там останется попросить связистов приехать на тракторе.

Как назло, это был самый погожий, а значит, и самый жаркий день нашего пребывания на Сиглане. Описывать таскание трёхсот килограммов груза «методом мыши, он же – жабы» я не могу – сразу начинают ныть плечи и болеть спина. Я не буду рассказывать о наших блужданиях в проволочных зарослях карликовой берёзки (той, что в человеческий рост), о походе по кочкарной тундре и каменистым курумам… И о наших клятвах расстаться с окаянным Севером, и никогда больше не пересекать проклятую пятьдесят шестую параллель…

Закончу только тем, что в заливе мы повстречали случайно зашедший туда катер, который взялся отвезти нас в Магадан. За что его капитану – огромное спасибо…

Но, огибая хмурый скалистый полуостров Кони, Юра  мне сказал:
- А печку ведь привязать надо было к кустам. Медведи укатят…

- Ну… Укатят…

- А на следующий год нам что – новую заказывать?

- Я вздохнул и с мостика спустился в каюту.

Начал заполнять галерею "Берега не для девчонок". И всплыла одна интересная фотография. я вот посмотрел на неё, посмотрел, и решил в общую галерею не вставлять. Потому что для девчонок берега или не для девчонок, но зрелище сильноподержаного покойника фотогалерею общего пользования не украшает.

А дело было так:

На Охотском побережье, прямо на плоскогорье перед нами пасётся пять медведей. Все они – довольно далеко один от другого, и все – мелкие. Нет, у меня есть сомнения насчёт одного из дальних – то есть, он вполне может оказаться длиной семь футов – но мы охотимся пока второй день. И в этот день семифутовик – не тот зверь, чтобы тащить его шкуру на горбу за четыре километра к лагерю. Поэтому мы сидим и ждём.
Медведь наш приходит со стороны берегового клифа. И не один – если можно так сказать, что «не один». Он тащит за шею, как кошка крысу, другого, задавленного, медведя. Причём, я сравниваю габариты обоих зверей по имеющимся у меня «меткам» на местности – медведь-хищник, хоть и довольно приличный, но не гигант; и задавленный мишка – совсем не щенок. Но нас с Сергеем интересует не это. А то, где остановится большой медведь, дабы начать кушать своего задавленного собрата.

Медведь тащит свою жертву на удивление быстро. Маленький - не маленький, но убитый зверь весит гарантированно больше ста килограммов. А волочёт его хищник практически бегом. Причём пробежит метров двести, уронит жертву, отдохнёт – и снова бежать. Я холодею от мысли, что он сейчас забьётся вот в те самые стланиковые заросли – и выковырять его будет оттуда не в состоянии никакая человеческая сила.  Вернее, сила-то такая есть, но в нашем распоряжении отсутствует требуемый вертолёт Ми-24.

Опасения мои оправдываются наполовину. Медведь добирается до того рубежа, за которым разреженные кусты стланика сбиваются в плотную массу, и залегает на её границе. Я смотрю на него три минуты… десять… Похоже, он уже никуда не торопится.

- Подходим, - говорю я Сергею...

Я всегда с большим скепсисом относился к различным страшилкам, которые рассказывают о пулях с биметаллической оболочкой. конкретно - с оболочкой из железа, покрытой медью. Вроде как считается, что такое "покрытие" быстрее снашивает нарезы в канале ствола.
На самом деле лично я расстрелял не меньше шести тысяч патронов, имевших биметаллическую оболочку и пули с железным сердечником из СКС и не меньше двух тысяч из армейского Mauser 1898.
У СКС наступило видимое ухудшение боя (правда, надо помнить, что мне этот СКС достался уже изрядно поношенным). Маузеру же не сделалось ровным счётом ничего.
При этом надо понимать, что стрелял я из этого оружия практически ежедневно.

Так это я к чему. Для того чтобы биметаллом довести оружие до непригодного состояния - надо ну просто охренеть сколько стрелять.
Поэтому я сейчас уверенно продолжаю пользоваться биметаллом - правда, чешским. Даже при эксплуатации в  триста выстрелов в год мне моего оружия хватит на чёрт его знает скока времени.

Кроме того, я продолжаю считать, что если говорить о повышенном износе биметаллической оболочкой канала ствола, то надо рассматривать этот процесс вкупе с наличием жёсткого железного сердечника в армейской пуле.

Как ни странно, на сайте нашего журнала я завёл блог только сейчас. Это - при том, что я продолжаю вести тематический раздел "Охота" на guns.ru, веду свой Живой журнал, кроме чего есть ещё сайт www.krechmar.ru

Здесь я буду разговаривать об охотах Старого и Нового времени, моих проектах, проблемах, с которыми сейчас сталкиваются охота и охотники, а также охотничье хозяйство и заповедное дело...

А начну-ка я этот блог с одной моей старой фотографии - из времён, когда я был на двадцать килограммов моложе, весел, удачлив и отчаян - и водил охотничьи группы на край и за край Земли...